Д о к т о р С т о к м а н. Письмо? От кого?

П е т р а (роется в карманах пальто). Я, когда выходила, встретила почтальона…

Д о к т о р С т о к м а н (встает и идет к ней). И ты не отдала мне письмо сразу?!

П е т р а. Честное слово, у меня уже не было времени возвращаться, чтобы отдать. Вот оно.

Д о к т о р С т о к м а н (хватает письмо). Посмотрим, посмотрим, девочка моя. (Читает адрес отправителя.) Так и есть!

К а т р и н а. Это то письмо, которого ты так ждал, Томас?

Д о к т о р С т о к м а н. Оно самое. Все, я пошел к себе. Катрина, в кабинете опять лампы нет, да? И где мне взять свечу?!

К а т р и н а. Лампа горит у тебя на столе, Томас.

Д о к т о р С т о к м а н. Хорошо, хорошо. Прошу ненадолго простить меня. (Уходит в кабинет.)

П е т р а. Мама, а что случилось?

К а т р и н а. Не знаю. Но в последние дни он каждые пять минут спрашивает, не приходил ли почтальон.

Б и л л и н г. Возможно, иногородний пациент.

П е т р а. Бедный папа, он набирает себе слишком много дел. (Смешивает себе тодди.) О, вот это будет вкусно!

Х о в с т а д. Вы сегодня опять преподавали в вечерней школе?

П е т р а (отпивает глоточек). Два часа.

Б и л л и н г. И четыре часа утром в пансионе?

П е т р а (садится за стол). Пять.

К а т р и н а. А вечером еще будешь проверять тетрадки, как я вижу.

П е т р а. Да, целую стопку.

Х о р с т е р. Похоже, вы тоже набираете себе слишком много дел.

П е т р а. Да. Но это хорошо. Мне нравится приятная усталость от работы.

Б и л л и н г. Вам она нравится?

П е т р а. Да, потому что тогда спится отлично.

М о р т е н. Получается, ты страшная грешница, Петра.

П е т р а. Грешница?

М о р т е н. Ага, раз ты так много работаешь. Господин Рёрлунд говорит, что работа – наказание за наши грехи.

Э й л и ф (фыркает). А ты и поверил, дурень!

К а т р и н а. Эйлиф, прекрати.

Б и л л и н г (хохочет). Здорово!

Х о в с т а д. Мортен, а ты не хотел бы работать так же много?

М о р т е н. Нет, не хотел бы.

Х о в с т а д. Кем же ты тогда хочешь стать?

М о р т е н. Вообще-то я хотел бы стать викингом.

Э й л и ф. Тогда тебе надо быть язычником.

М о р т е н. Ну и что, могу и язычником стать.

Б и л л и н г. Согласен, Мортен. Я всегда говорю то же самое.

К а т р и н а (делает ему знаки). Нет, господин Биллинг, конечно же вы так не говорите.

Б и л л и н г. Не говорю? Я сам язычник, убей бог, и этим горжусь. Попомните мое слово, скоро мы все станем язычниками.

М о р т е н. И тогда сможем делать все, что захотим?

Б и л л и н г. Да, Мортен, ты же понимаешь…

К а т р и н а. Мальчики, идите к себе. У вас наверняка уроки на завтра недоделаны.

Э й л и ф. Я хотел бы еще немного посидеть.

К а т р и н а. Нет, и ты тоже. Отправляйтесь оба.

Мальчики говорят «спокойной ночи» и уходят в комнату налево.

Х о в с т а д. Вы правда думаете, что мальчикам вредно слушать такие разговоры?

К а т р и н а. Не знаю, но мне это не нравится.

П е т р а. Мама, по-моему, ты перегибаешь палку.

К а т р и н а. Очень может быть, но мне это неприятно, во всяком случае, в собственном доме.

П е т р а. Сколько неправды и дома, и в школе! Дома надо помалкивать, а в школе приходится врать детям.

Х о р с т е р. Врать?

П е т р а. Да, а вы думали, нам не приходится внушать им то, во что мы сами не верим?

Б и л л и н г. Ну, это уж само собой.

П е т р а. Будь у меня деньги, я бы открыла свою школу, и там все было бы по-другому.

Б и л л и н г. Ну вот, опять деньги.

Х о р с т е р. Если надумаете, фрёкен Стокман, я дам вам помещение. Огромный дом моего покойного отца в основном пустует, там на первом этаже очень большая столовая…