Потому что даже собственный сын Розмари признавал, что его мать далеко не подарок. Вспыльчивая и безапелляционная, с твердой верой в традиции и плохо скрываемым разочарованием, что ее семья не способна их придерживаться, старушка смотрела на невестку, прожившую в их доме без малого тридцать лет, как на гостью, которая отрабатывает свой хлеб.
И при всей своей немощи и старческой деменции Розмари не так уж и легко сдалась, согласившись переехать дальше по коридору. Ее эмоциональный накал по поводу строительства флигеля еще больше усилили внутренние противоречия, поскольку, с одной стороны, Розмари была явно уязвлена тем, что ее отселили, чему она сопротивлялась с упорством, достойным лучшего применения, а с другой – втайне радовалась своей независимости и новой обстановке. Апартаменты Розмари были отделаны под чутким руководством Виви обоями в розовую полоску и тканью «жуи» (Розамари при всем желании не могла не признать, что в чем в чем, а в тканях Виви знала толк). Более того, бабушкины комнаты не были осквернены звуками столь любимой внуками непонятной музыки, нескончаемым потоком их неразговорчивых друзей, собаками, вечным шумом и грязной обувью.
Что, однако, не мешало Розмари не слишком явно, но постоянно пенять Виви на то, что она чувствует себя «изгоем» и «лишней» в этом доме, иногда в присутствии своих пока еще здравствующих друзей. Вот когда ее покойная бабушка совсем состарилась, по крайней мере раз в неделю со значением говорила Розмари, ей были отведены лучшие апартаменты в доме, а детям разрешалось раз в день навещать ее и даже изредка читать ей вслух.
– У меня есть «Путеводитель по Ибице для клаберов», – после очередного бабушкиного выступления жизнерадостно отозвался Бен. – А еще «Руководство по эксплуатации тракторов».
– Мы можем отыскать «Радости секса», – хихикнула Люси. – Папа с мамой обычно прятали эту книжку в шкафу.
– Кто это прячется в шкафу? – ворчливо поинтересовалась Розмари.
– Люси! – покраснев, одернула дочь Виви.
Она купила это пособие на свое тридцатилетие в надежде стать наконец для мужа сексуальным объектом. Тогда они пытались зачать еще одного ребенка, и плодом их усилий стал Бен.
Ее супруг был весьма шокирован иллюстрациями, вызвавшими у него неприкрытое отвращение.
«Теперь понятно, зачем у него на лице столько растительности, – осуждающе говорил он. – После такого мне тоже захотелось бы хоть как-то замаскироваться».
Виви отчаянно старалась не обращать внимания. И думать не о плохом, а исключительно о хорошем – ведь у нее прекрасный дом, замечательные дети, любящий муж, – поэтому она старалась игнорировать придирки и непомерные требования свекрови, предпочитая держать мужа в неведении относительно их истинного масштаба. Муж не переносил семейных ссор и, совсем как улитка, сразу уходил в свою раковину, недовольно выглядывая оттуда в ожидании, когда все само собой рассосется. Вот почему ему страшно не нравилась вся эта история с Сюзанной.
«Мне кажется, вы должны с ней сесть и все спокойно обсудить», – неоднократно предлагала Виви.
«Ну я ведь тебе уже говорил. Не желаю возвращаться к этой теме, – резко отвечал муж. – Я не обязан никому ничего объяснять. И тем более человеку, которому я только что отдал свой треклятый дом. Ей пора научиться с этим жить».
На улице начало моросить. Сюзанна стояла на крыльце, под относительной защитой козырька, а Нил тем временем доставал из багажника цветы и бутылку вина.
– Ты купил гвоздики, – поморщилась Сюзанна.
– И?..
– Они ужасные. Эти цветы смотрятся убого.