– А чукотские женщины кухлянок не носят, – вступила Таня. – У них такие меховые комбинезоны, кэркэры называются. Очень красивые и самые удобные! У меня такой есть! Но в нем, правда, жарко, спасу нет. Ну, померяйте, померяйте.

Лиля поднялась, косясь на меховое чудище, и просунула руки в рукава.

Мех был тяжелый, без всякой подкладки, плохо гнулся, от него сильно несло нафталином и еще чем-то звериным, и никакой нафталин не мог заглушить звериного духа. По подолу невиданная одежда была расшита то ли бисером, то ли кручеными нитками, то ли какими-то странными камушками.

– Как она тут и была! – констатировал Лева Кремер прочувствованно, оглядывая Лилю с головы до ног. – Хотя Наташка наша таки пониже будет.

– Ну и что пониже, Лева? Лиле в тундру не идти! А в городе и так нормально! Торбаса есть, ничего, как-нибудь!

– Спасибо, – пробормотала Лиля, которой больше всего хотелось поскорее скинуть с себя чудище. – Вы меня очень выручили.

На лестнице она некоторое время топталась, соображая, куда бы ей пристроить знатную юкагирскую кухлянку, и, воровато оглядываясь, взбежала к себе на третий этаж, отперла дверь и приладила ее на вешалку. Обойдется как-нибудь без кухлянок!

Нет, нет, она очень благодарна этим простым и милым людям за их заботу – безусловно, милую и простую, – но она не нуждается в «подъемных», а сентиментальные истории о северном братстве и взаимовыручке пусть останутся таким же сентиментальным журналистам!

Как добраться до радио «Пурга», Лиля не знала и решила, что спросит на улице. Вдруг там, на этой самой «Пурге», есть какая-нибудь спецсвязь, и ей удастся позвонить! Вряд ли, конечно, но все же!..

На улице – пришлось сильно налегать на подъездную дверь, чтобы она открылась, – не было никаких прохожих и вообще ничего, кроме метели.

Метель сразу ударила Лилю в лицо всерьез, без шуток. Впрочем, никто здесь и не собирался с ней, Лилей, шутить!.. Ветер походя, моментально сорвал капюшон, набил в волосы снега, пролез под одежду, охватил со всех сторон. Ему было наплевать, замерзнет она или не замерзнет, у него имелись другие заботы. Со стороны лимана ревело так, как будто там внезапно открылся проход в ад, и оттуда, из ада, взывали страшные голоса. Лиля кое-как поймала капюшон, пристроила на голову, его моментально сорвало снова, и перчатку унесло, когда она трясущимися руками выудила их из кармана и попробовала надеть! Перед глазами был только снег, черно-белые графитовые полосы, и она удивилась, что снег может быть черным.

Спиной вперед, придерживая на голове капюшон, а на боку сумку, которая норовила улететь, Лиля обошла дом и очутилась на тротуаре. Здесь стало еще хуже – дуло сильнее и вообще ничего не видно, кроме возникающих из мрака и пропадающих мутных огней, по всей видимости, автомобильных.

…Черт побери, хорошо бы сейчас юкагирскую кухлянку!

Черная тень попалась навстречу, на миг обрисовалась четче, выступила и опять пропала в снежной круговерти. Ничего Лиля не успела спросить!

Куда идти?!. И как идти?!.

Шелковый шарфик на шее промок и заледенел, капюшон то и дело срывало, короткую куртешку задирало и крутило во все стороны.

– Стойте! – закричала Лиля, когда из бурана шагнула еще одна тень. Человек, закутанный и застегнутый по самые глаза, остановился. Лиля не видела его лица. – Где здесь у вас радио?..

– Что?! – Человек наклонился к ней, из-за ветра он ничего не слышал.

– Радио! Радио «Пурга»! Где оно?..

Человек махнул толстой из-за куртки ручищей:

– Улица Ленина! Восемнадцать! А вход у них со стороны Дежнева!