Советское торговое представительство находилось на верхнем этаже Дома Миссий, занимавшего номера 25 и 27 в той части центра Гаваны, которая раньше была известна как Las Murallas – Стены. Некогда облик всего этого района определяли стены старого города, которые теперь полностью стушевались в ходе строительного бума. Тут и там стремительно, как ракеты, к небу взмывали спроектированные американцами и построенные на деньги американцев небоскребы, так что Гавана довольно быстро приобретала облик части Майами. Однако Дом Миссий был построен по проекту француза и поэтому не имел смелого, устремленного ввысь модернистского облика, характерного для Новой Гаваны периода второго правления режима Батисты; скорее он походил на Барселону или Мадрид двадцатых годов, а не на Лас-Вегас пятидесятых.

Спешнев, обутый в эспадрильи[17], одетый в рубашку и мешковатые брюки в крестьянском стиле, сидел напротив облаченного в костюм молодого человека с зачесанными назад блестящими от бриллиантина волосами, больше походившего на американского инвестора, чем на резидента советской разведки. Аркадий Пашин был молодым, блестящим, пугающим, презираемым, обладающим серьезными связями, энергичным, неутомимым, безжалостным, честолюбивым человеком и являлся для Спешнева большущей и болезненной занозой в заднице.

– Спешнев, вы должны были прибыть в десять утра. Сейчас уже десять ноль-пять. Это неприемлемо, это недопустимо, это нежелательно. Мы обязаны соблюдать строжайшую дисциплину. У нас не хватает людей, не хватает денег, нет вообще почти никаких ресурсов. Вы что же, не понимаете, что только дисциплина, и еще раз дисциплина, а также старательная работа могут помочь нам пережить эти тяжелые времена и добиться успеха?

– Пашин, меня предупреждали, что вы чудовище. Но, молодой человек, я даже представить себе не мог, что вы любите тешиться такими мелкими уколами, – тепло улыбнулся Спешнев.

– Знаешь что, старый козел, – проговорил побледневший до синевы Пашин, почти не шевеля тонкими губами, – я тебя сюда не вызывал. У меня здесь запущено множество многообещающих проектов. Это идея какого-то трусливого московского гения, не догадывающегося о том, что здесь творится. И мне не нужен трухлявый старый идол, не желающий подчиняться, не соблюдающий субординацию и тратящий впустую мое время и народные деньги.

– Сегодня прекрасный весенний солнечный день. Старик немного погулял, понюхал цветочки, подышал свежим морским воздухом. Конечно, Хозяин за такое преступление снова отправил бы меня в Гулаг, но у вас, Пашин, руки коротки. По крайней мере, пока. Вам придется продолжать игру. Таков приказ. Так что сколько бы дерьма вы ни пытались на меня вывалить, это останется чистой самодеятельностью и послужит только для вашего утешения.

– Мне уже говорили, что вы гордец. – Пашин снова заговорил на «вы». – Прямо кинозвезда из Коминтерна. Тщеславие, нарциссизм, самовлюбленность. Именно поэтому вы никогда не станете настоящим советским человеком. Вы ни за что не согласитесь упустить возможность лишний раз пококетничать с зеркалом, вы слишком истрепались для того, чтобы оставаться специалистом.

– Я всего лишь скромный слуга народа. Поэтому давайте называть все и всех своими именами. Меня зовут зэк номер сорок семь пятнадцать.

– Ладно, ладно. Это нас никуда не приведет. У вас есть задание, которое нужно выполнить; именно поэтому вы оказались здесь. Полагаю, что вы уже взялись за дело.

– Я вам не подотчетен, Пашин.

– Да, но мои донесения могут пойти вам на пользу, а могут и повредить. Разве не было бы лучше, если бы мои донесения служили вам, а ваши – мне?