«…Зве-ени-и, золота-ая, шуми-и золотая, моя-а золота-ая тайга-а!» Вывели всё это на форте и оборвали. В общем, по-сценарию. Сразу, ещё с наложением на финальные аккорды, Сашка-колпачок, нажал на кнопку, – пошёл занавес.

Начали!..

Плотный сигаретный и перегарный дух пахнул на сцену. От яркого света прожекторов, без светофильтров, режет глаза. Они у меня сегодня непривычно слезятся, смотреть больно. Спасительно уткнулся в клавиатуру. Теперь нужно выдержать сто десять минут. Целых сто десять минут. Аж, два отделения. Сидеть за инструментом трудно: спину ломит и голова кружится. А тут ещё и сознание, вдруг, подводит, проваливается куда-то. Совсем не контролирую ситуацию на сцене… Такое со мной впервые. Вот тебе, что называется, и бабушка – Юрьев день!

Концерт, меж тем, идёт своим чередом. Уже Олег довёл своими хохмами зал до нужной кондиции. Уже Тамара заканчивает петь свою лирику о родине, широких дальневосточных просторах, беспредельной любви… Но меня очень тревожит сейчас другое, я не могу зафиксировать точку – где я сейчас в партитуре выступающего нахожусь – в начале её, в середине, в конце – где? Сознание не держит, не контролирует. Но концерт идёт. Я вижу – руки мои, пальцы, сами собой движутся по-клавиатуре, как заведённые. Исполнители один за другим, сменяя, появляются и уходят. И вроде всё как надо. А я, время от времени, приходя в себя, с ужасом замечаю, что не знаю, где я сейчас в партитуре? Что именно сейчас, и дальше нужно играть? У каждого исполнителя по десять – пятнадцать произведений, песен, например. Каждая вещь имеет свою структуру или фактуру. Эту фактуру создаём мы, музыканты, своим инструментом, техникой, выразительностью. Всё это идёт по-памяти, давно без нот, всё выучено, вызубрено, отшлифовано. И запороть исполнителю выступление нельзя – это катастрофа. А вот как тут сейчас, в моём состоянии, уследить… Ну, вот, чуть не прозевал…

Уже представление оркестра. Как быстро всё. Здесь мы играем своеобразную визитку оркестра. Каждый музыкант исполняет кусок технически сложного и выразительного музыкального произведения, а конферансье – Олег, представляет музыканта, как человека, как личность. Хохмы, в общем. Один из нас, как бы очень красивый и очень популярный… у женщин! Другой, вообще не женат, но, по секрету, у него куча детей… Всякая такая вот житейская белиберда, простые и глупенькие хохмы. Но зрителю нравятся такие бесхитростные штучки. Кто не без греха… Зал весело и одобрительно смеётся шуткам. Дошла очередь и до меня. Я как-то удачно проскочил свою техническую часть музыкального представления, пальцы сами отбарабанили… Потом, как обычно, встал из-за органа и поклонился на аплодисменты… И – упал, вернее повалился! Хорошо электроорган меня спас – на прочной основе был, удержал меня. Я на него и завалился. В зале кто-то громко сочувственно ахнул. Повисла тишина…

В этом месте, как раз на аплодисменты, у нас пауза. Я, обычно, кланяюсь, все наши исполнители, повернувшись ко мне, обычно стоят, улыбаясь, давая возможность всем зрителям насладиться моей персоной. Вот он, наш обаяшка, наш красавец музыкальный руководитель.

…И вот сейчас, в этой вот паузе – паузе всеобщего обозрения – я чуть с ног и не улетел. Впрочем, всего этого я, в общем, особо и не заметил. У меня, в момент поклона, зал неожиданно крутанулся по-оси куда-то вверх ногами, звук в ушах исчез, и я, ловя опору руками, обнял свой инструмент, плотно прижавшись к нему, прохладному, горячей своей щекой. Всё. Прилип. И так, вдруг, хорошо мне стало, спокойно… Лежал бы себе и лежал… Но, всё же заставил себя отлипнуть, в голове звон… Расслышал шум и выкрики: