584

Я признаю все игры в прятки

и все резоны уезжать:

когда душа уходит в пятки,

им жутко чешется бежать.

585

Пылает печь моя неистово,

висит блаженное молчание,

и сердце радует струистое

чернильной глупости журчание.

586

Доволен я тем, как растет понемножку

бумажная груда, где жизнь моя скоплена,

ко дню, когда вызовут мне неотложку,

в достатке здесь будет прекрасного топлива.

587

Плоти нашей хрупкие красоты

тихо уступают вихрю дней,

лысины восходят на высоты,

где жила отвага меж кудрей.

588

Труда тугая дисциплина,

узда и шпоры нашей лени,

лекарство лучшее от сплина

и от излишних размышлений —

такая мерзость!

589

Редки с диким словом стали встречи,

мех его повыцвел и облез,

даже в родники народной речи

влил бензин технический прогресс.

590

Чем темней угрюмая страна,

чем она растленней и дряхлей,

тем острей раздора семена,

всюду насаждаемые ей.

591

Тепло и свет опять берут свое,

все жилы и побеги вновь упруги;

не зрители весны, а часть ее,

тревожно оживляются подруги.

592

Толпа рабов – не сброд, а воинство

при травле редкого из них,

кто сохранил в себе достоинство,

что люто бесит остальных.

593

Меня в Сибирь мой жребий выселил,

а я, прильнув к ее просторам,

порой скучаю по бессмысленным

о смысле жизни разговорам.

594

В себя впадая, как в депрессию,

гляжу, почти не шевелясь,

как порастает мхом и плесенью

моя с людьми живая связь.

595

Высоких мыслей не было и нет

в корзине этой, шалой и пустой,

хотя в моей душе живет поэт,

но спился и не платит за постой.

596

Тот Иуда, удавившись на осине

и рассеявшись во время и пространство,

тенью ходит в нашем веке по России,

проповедуя основы христианства.

597

Восприняв ссылку как гастроли,

душой и телом не уныл,

такую баню я построил,

что все грехи свои отмыл.

598

Хвала судьбе! Ведь ненароком

намечен в избранные души,

я мог бы стать слепым пророком

какой-нибудь высокой чуши.

599

Ученые в джунглях науки дичают,

спеша утолить свой охотничий зуд,

и слабо людей от гиен отличают,

и все, что добыли, гиенам несут.

600

То ухаю тревожно, как сова,

то каркаю зловеще, как ворона;

игра моя блаженная в слова

дается голове не без урона.

601

Беда вся в том, что иудеи —

отнюдь не явные злодеи,

но чем их пагуба неясней,

тем с очевидностью опасней.

602

А днем еду я вынимаю

(хлеб, сало, чай – сюжет не нов)

и с удовольствием внимаю

брехне бывалых ебунов.

603

Гипноз какой-то колдовской

есть в зимних рощах нелюдимых:

с неясной гложущей тоской

вдруг вспоминаешь всех любимых.

604

Давно уже две жизни я живу,

одной – внутри себя, другой – наружно;

какую я реальной назову?

Не знаю, мне порой в обеих чуждо.

605

Жена меня ласкает иногда

словами утешенья и привета:

что столько написал ты – не беда,

беда, что напечатать хочешь это.

606

Кроме школы тоски и смирения

я прошел, опустившись на дно,

обучение чувству презрения —

я не знал, как целебно оно.

607

На самом краю нашей жизни

я думаю, влазя на печь,

что столько я должен отчизне,

что ей меня надо беречь.

608

В предательских пространствах этих стылых —

где место, где пристанище мое?

Вот я уже в России жить не в силах

и жить уже не в силах без нее.

609

Тюремные прощанья – не беда,

увидимся, дожить бы до свободы;

о том, что расставались навсегда,

вдруг больно понимаешь через годы.

610

Весна сняла обузу снежных блузок

с сирени, обнажившейся по пояс,

но я уже на юных трясогузок

смотрю, почти ничуть не беспокоясь.

611

Невольник, весь я в путах строгих,

но со злорадством сознаю,

что я и в них свободней многих,

цепь охраняющих мою.

612

Я – удачник. Что-то в этом роде.

Ибо в час усталости и смуты

радость, что живу, ко мне приходит

и со мною курит полминуты.