– Й-а спрашиваю тя, о к-кой стрельбе ты г-варила?

– Ирка! – Я узнала дефектный инквизиторский голос. – У тебя совесть есть?

– У мня нет совсти, а у тя есь ин-фр-мация, давай, колись! Иль ты думла, я забуду? Не-е-ет уж, ск-зала А, г-ври и Бэ… Бэ-э-э…

Кровать скрипнула, внезапно освобожденная от веса навалившегося на нее тела, луч фонарика заметался по стенам, нашел дверной проем и утонул в нем с концами.

Я прослушала выразительный аудиоспектакль: спотыкающиеся торопливые шаги, грохот упавшего табурета и выразительное «бэ-э-э-э, буэ-э-э», а потом журчание воды. Кому-то явно не пошел на пользу теплый коньячок.

Вернувшись, Ирка не стала продолжать допрос. Слабым голосом пробормотала:

– Птом п-г-врим… – И заползла в свою кроватку, тут же уснув.

Я глубоко подышала, прогоняя остатки внезапного стресса, и сделала то же самое – погрузилась в сон.

Утро началось с перепуга.

Перепуг был немалый – на две персоны – и приключился с минимальным сдвигом по фазе: сначала потрясение испытала Ирка, потом я. А поскольку обе мы сопроводили эмоциональный выплеск громким воплем, можно было уверенно предположить, что тревожная побудка случилась у всего гражданского населения в радиусе сотни метров. Да, с тихим и спокойным отдыхом сегодня никому не повезло…

– Ты чего орешь? – обняв ладонями сорванное горло, хриплым шепотом спросила я Ирку, когда она наконец перестала вопить как резаная.

– Ма… Ма…

– А попонятнее можно? – сердито зашипела я. – Ты разговариваешь, как соседский кот!

– Да чтоб он сдох! – рявкнула Ирка и нагнулась, нашаривая что-то на полу.

– Не убивай его! – Я испугалась за Макса.

– Да это он меня чуть не убил! Я сунула ногу в тапку, а там вот это! – Ирка разогнулась и продемонстрировала мне придушенную серо-бурую птичку.