настолько, что нужно вести себя таким вот образом? – процедил орк в мантии.

– Так язык заседания, – уверенно парировал гном, невежливо указывая пальцем на командира стражников. – Вот он сейчас говорит на языке, которого я абсолютно не понимаю. А между тем, его свидетельства прямо касаются происшедшего со мной. При том, что его там вообще близко не было! – гном набрал побольше воздуха, с чувством прокашлялся и продолжил: – Разумеется, я не в курсе именно вашегоуложения, ваша честь. Но думаю, что от нашего оно не сильно отличается, – в этом месте гном уважительно показал на гравюру за спиной у судьи, осенил себя ритуальным жестом и уверенно продолжил: – Параграф семнадцатый у нас гласит: каждый без исключения участник процесса должен быть обеспечен либо толмачом, либо возможностью участвовать в процессе на том языке, который он без искажений понимает, – выдав тираду, гном вопросительно и выжидающе впился взглядом в чиновника.

Если честно, в сложившейся ситуации Бронкс больше опасался несоответствия местных правил тем, к которым он привык. Добросовестность чиновников, в свою очередь, волновала его не особо, и сразу по двум причинам. Во-первых, в отличие от большинства встретившихся ему по дороге, он был изрядно образован. И уж для защиты своих интересов в суде багажа за спиной лично ему точно хватало.

Во-вторых, на случай возможной откровенной судебной несправедливости, в котомке ждал своего часа самострел. Не хотелось бы доводить до крайности, но модели стрелялок местных, судя по встреченным стражникам и охране конкретно этого суда, оружию самого гнома и в подметки не годились.

Судья тем временем сделал вид, что ненадолго задумался:

– С-справедливо, – вздохнув глубоко и тяжело, местный служитель фемиды тут же продолжил: – Почтенный командир десятка стражников, – кивок в сторону главного конвоира и сопровождавшего, – говорит, что ты участвовал в семейной сваре, внося разлад в отношения мужа и жены. Десятник заявил только это, не делая никаких выводов о причинах того конфликта, о правых и виноватых, либо о возможных основаниях для твоего вмешательства, веских с твоей стороны.

– А насколько будет позволено стороне ответчика внести ясность в данное утверждение? – изображая внешним видом крайнюю степень смирения, Бронкс вперил взгляд в пол, потупившись на носки ботинок и скромно ковыряя правым мизинцем в ухе.

Состязание так состязание. Главное в любом состязании – не дать уйти инициативе из собственных рук.

– Говорите.

– Сижу я за во-о-от таким низеньким столиком и ем после длинного дневного перехода. Внезапно подлетает тройка бандитов – иначе и не скажешь!.. И один из них с размаху бьет кулаками женщин! Которые меня кормили…

Там же, через несколько минут.

– …всем выйти вон! – небезграничное терпение судьи явно истончилось под нажимом и напором со стороны гнома. – Кроме ответчика! – поспешно уточнил чиновник на всякий случай, пока гном не подумал, что и к нему это тоже относится.

Причиной такого снисходительного поведения служителя Фемиды оказался небольшой серебряный слиток, который Бронкс, словно невзначай достав из котомки, принялся перебрасывать с ладони на ладонь, внимательно кивая в такт каждому слову судьи.

– Поговорим нормально? – служитель закона вышел из-за своего судейского стола, внешним видом напоминавшего скорее университетскую кафедру.

Затем он, грязно ругаясь себе под нос, стащил с себя мантию u, скомкав её между ладонями в подобие свёртка, с размаху запустил ею в угол зала заседаний.

Удивив гнома таким образом один раз, орк тут же удивил его и второй: судья без затей уселся на собственный стол спереди, верхом; да так, что неновая мебель откровенно заскрипела.