– Думаешь – откуда я знаю? – с ухмылкой поинтересовался Гагарин.

Он несколько минут ждал, слушая, как тихонечко шуршат стальные шестеренки в моей голове, но теперь решил прервать молчание. Видимо, здраво рассудил, что думать нам обоим сейчас стоит совершенно о другом.

– Вроде того. – Я протяжно вздохнул. – Где эта самая… утечка.

– Да брось! При чем тут это? – Гагарин махнул рукой и заулыбался. – Думаешь, кто-то донес? Или я сам нанял с полсотни пинкертонов, чтобы шпионить за загадочным прапорщиком Острогорским?

– Ну… Вообще-то да. – Я пожал плечами. – Вполне разумное решение.

– Разумное. Пинкертоны, надо сказать, и правда были. А в остальном… Знаешь, теперь я вообще не понимаю, как ты не попался раньше. – Гагарин облокотился на стол. – Ведь это же очевидно! Достаточно посмотреть, как ты двигаешься. Как говоришь, что говоришь… и что делаешь. В этом городе достаточно тех, кто еще помнит его светлость генерала Градова человеком, а не живой легендой.

Достаточно – пока еще. Соратники. Подчиненные, которые за прошедшие годы успели дорасти до высших армейских и статских чинов. Немногочисленные друзья и просто знакомые. И пусть десять с лишним лет изрядно припорошили пылью их память, я, очевидно, вернулся таким же, каким был раньше. И по-настоящему мне помогала прятаться не сомнительная конспирация, не собственная хитрость и даже не везение, а одна лишь всеобщая железобетонная уверенность, что с того света не возвращаются, а смерть – это уже насовсем.

Гагарин рискнул предположить обратное.

И вот мы здесь.

– Да какая уж теперь разница. – Я махнул рукой. – Куда интереснее, кто еще знает. Ну, или может знать… старший Морозов?

– Едва ли. Он неплохой вояка, но не политик. И уж тем более не сыщик. Чтобы догадаться о твоем возрождении, нужно воображение – а его у Морозова нет. – Гагарин почти слово в слово повторил мои собственные мысли. – К тому же сейчас он вряд ли видит хоть что-то, кроме полчищ врагов государства со всех сторон. И трона, на который следует как можно скорее посадить сыновью задницу.

Гагарин, как и всегда, был безупречно манерен. Однако при этом ничуть не стеснял себя в выражениях – и при этом высказывался точнее некуда. Ему хватило всего нескольких фраз, чтобы описать то, о чем я думал… Думал уже давно.

– Трона… Обойдется, – буркнул я, складывая руки на груди. – Я бы скорее предпочел видеть на престоле герцога Брауншвейгского, чем Матвея Морозова.

– Хорошие слова. Правильные. Пожалуй, я бы даже за это выпил. – Гагарин без особой спешки поднялся из кресла. – Или и теперь откажешься?

– Нет. Теперь – не откажусь, – усмехнулся я. – Коньяк.

В полумраке раздалось едва слышное позвякивание, и на столе передо мной появился пузатый бокал с ароматной янтарной жидкостью. Я и сам кое-что смыслил в напитках, но Гагарин в таких вопросах дал бы фору любому столичному или провинциальному ценителю. Бутылка такого угощения запросто может стоить как три моих «Волги», но наливают на полпальца его вовсе не поэтому.

Хороший коньяк, как и хорошая беседа, требует выдержки. И время нашей, кажется, пришло. Вряд ли Гагарин имел привычку спаивать юных курсантов у себя в кабинете, но теперь… Почему бы двум старикам, каждый из которых уже давно формально перевалил за седьмой десяток лет, не отметить знакомство?

Повторное.

Где-то с четверть часа мы почти не разговаривали. А потом просто принялись вспоминать то, что происходило давным-давно. Какие-то встречи, забавные истории из прошлой жизни… Ничего не значащие события, отпечатавшиеся безо всяких на то причин.