Кто же знал, что все обернется так, что мне придется в самом что ни на есть буквальном смысле примерить на себя не только его шкуру, но и жизнь?

– Владимир, – повторила Оля. – Можно просто Вова?

– Можно, – вздохнул я. – Но лучше все-таки Владимир.

Никогда не любил эти сокращения – Володя, Вовчик, Вован… Еще с тех времен, когда меня вполне уместно было именовать без отчества. Потом в ход пошли военные чины, а после них и титул. Лишь несколько человек в Империи смели обращаться ко мне иначе, чем «ваша светлость».

– Ну, как скажешь. – Оля изловчилась и ткнула пальцем в хорошо знакомую даже мне эмблему. – Вот твой интернет. Смотри. Только по фоткам не лазай – убью.

Телефон отозвался едва заметной вибрацией, послушно разворачивая на экран поисковую систему. Строка, чуть ниже прогноз погоды, курс валют и сразу под ними – заголовок:

«Пресс-служба Зимнего дворца подтвердила гибель императорской семьи».

Я прикончил первую порцию минуты за полторы. А за ней и вторую. Оля удивленно похлопала глазами, будто пытаясь понять, как в стройном юношеском теле помещается такая прорва еды, но все-таки заказала и третью – причем безо всяких просьб с моей стороны. Ни разу в жизни мне еще не приходилось быть альфонсом, однако современные проблемы требовали не менее современных решений, а Конструкты – энергии и хоть какого-то строительного материала, так что отказываться я не стал. Тем более что хинкали действительно оказались толковыми. Пожалуй, даже поинтереснее тех, что встречались в этих широтах десять лет назад. Точнее, почти одиннадцать – четверть часа назад наступило седьмое сентября две тысячи пятнадцатого года.

А умер я – то есть генерал-фельдмаршал светлейший князь Владимир Федорович Градов – двадцать третьего октября две тысячи четвертого. От острой сердечной недостаточности. В императорской резиденции в Петергофе, куда меня привезли после пережитого накануне приступа. Скончался, не приходя в сознание, несмотря на все усилия придворных целителей – во всяком случае именно так было отмечено в сетевой энциклопедии.

Статья в подробностях описывала, кого именно из светил отечественной медицинской науки привлекли для спасения бесценной жизни генерала, как лучшие умы сообща боролись с загадочным недугом, как император лично распорядился… однако что-то подсказывало, что на самом деле все случилось…

Мягко говоря, несколько иначе. Слишком уж неудобным я стал для изнеженных столичных лизоблюдов. Слишком многим перешел дорогу, слишком многих уничтожил – в том числе и физически – за почти полтора десятка лет борьбы с казнокрадством, подлостью, непомерными амбициями… Да чего уж там – порой даже с ничем не прикрытым предательством, которое приходилось выжигать каленым железом, иногда не щадя даже самые древние и могущественные фамилии. У меня хватало друзей в столице, но врагов наверняка было еще больше.

И слишком многим оказался на руку мой внезапный недуг – если вообще допустить, что болезнь вдруг случилась сама по себе, без чужих стараний. Все те, кто боялся поднять голову, тут же примчались ко двору, чтобы заверить его величество в преданности. И заодно убедиться, что генерал Градов не собирается встать со смертного одра… а то и приложить к этому некоторые усилия.

Нет, сам братец, конечно же, ни в чем подобном не участвовал – такого рода интриги никогда не были его профилем. Но и он вполне мог решить, что без меня стране в конечном итоге будет только лучше. Хотя бы потому, что наверняка не забыл тот день, когда мы всего с парой сотней человек снесли золоченые ворота, вошли в Зимний дворец и вышвырнули оттуда нашего почтенного дядюшку. Вряд ли кого-то в девяносто третьем всерьез заботил тот факт, что я был Романовым только по матери.