Ухо подождал несколько минут, пока мимо дома не промчались, завывая сиренами, джипы охраны премьера и машины милиции, затем вывел фургон службы газа на улицу и поехал вниз, по Незалежной налево, затем по Шмидта к мосту через Днепр. На левой стороне реки их ждала машина «Скорой помощи», которая собиралась доставить Макогона в одну из деревень Новомосковского района, где он должен был длительное время отдыхать от забот о благе народа.

– Хочешь? – повернулся к Тарасову Черкес, присевший на корточки над телом Миколы Даниловича, протянул блеснувший металлический браслет.

– Что это? – взял браслет Глеб.

– Амулет. Называется «Огненный щит богов». Защищает от любого колдовства.

– Спасибо, не надо. – Тарасов вернул браслет.

– Как знаешь. Терминатор тоже отказался, у него свои боги, а я возьму. Вдруг пригодится?

Глеб потрогал на груди свой талисман и подумал, что лучшая защита от любого колдовства – собственная воля.

Запись была некачественная, видеокамера в руках оператора прыгала и перекашивалась, но все же было хорошо видно, как кричит и корчится пленник – молоденький русоголовый парнишка, совсем голый, избитый, в кровоподтеках, у которого бородатый палач с зеленой повязкой на голове, в камуфляже, сначала отрубил палец, потом кисть руки, затем отрезал уши, член и, наконец, выколол глаза.

После казни бородач, держа в руке отрезанное мужское естество, поставил ногу в английском ботинке «хэдфорт» на труп парня, приосанился, к нему подошли еще двое бородачей, обняли, заржали. Камера отодвинулась, и стал виден самодельный плакат на забрызганной кровью кирпичной стене: «Руские казлы, дабро пожаловат на горлорезку!»

Никифор выключил запись и некоторое время, сгорбясь, сидел перед телевизором и ни о чем не думал. В голове плыл светящийся туман, из которого доносился затихающий крик брата, мыслей не было, была только тоска и оглушающая, сжигающая душу ненависть, но она не могла вернуть парня, погибшего в Чечне в двухтысячном году.

Алексей был моложе Никифора на три года, он родился в тысяча девятьсот восемьдесят первом году, но судьба не уберегла его, сохранив жизнь брату, провоевавшему в Чечне в отряде спецназа всю войну.

После страшной смерти брата, записанной на видеокассету, – боевики любили снимать сцены казни, – Никифор поклялся найти убийц и отомстить, но так и не исполнил обещания. Хотя запомнил эти бородатые улыбающиеся физиономии на всю жизнь.

Из-за этого он и не женился – колесил по стране в поисках палачей, побывал даже за границей, в Турции и Афганистане, – и не хотел связывать свою жизнь узами брака. Хотя женщин, готовых выйти за него замуж, встречал и сам был готов жениться. Особенно на Верочке-медсестричке, выходившей его после ранения два года назад. Тогда Хмель, уже будучи капитаном, работал в группе «Тайфун» Главного управления исполнения наказаний[3] и при очередном задержании крутой компании, не желавшей выполнять приговор суда, получил пулю в спину. Однако выжил. Но и на Верочке не женился, помешала черная, глубокая как омут, непроходящая ненависть к «лицам кавказской национальности», замучившим брата, убившим немало друзей, кравшим детей и насиловавшим женщин.

Со временем он научился управлять своими эмоциями и внешне никак не реагировал на смуглолицых выходцев с Кавказа, хотя в душе готов был убить чуть ли не каждого. Именно поэтому Никифор нанялся в отряд «Тайфун», часто сталкивающийся с кавказцами во всех уголках России, именно поэтому неистово тренировался и держал себя в отличной физической форме, сызмальства занимаясь русбоем.