ГИЛЬДЕНСТЕРН. Но я не могу всем этим распорядиться. Я не музыкант и с гармонией не в ладах.

ГАМЛЕТ. Понимаете теперь, в какое ничтожество вы меня превращаете? Вы беретесь играть на мне; вы собираетесь распоряжаться моими клапанами; вы намерены извлечь из меня тонику моей тайны; вы хотите манипулировать моими регистрами; вы смеете, черт вас возьми, ставить меня ниже флейты, хотя и не можете вытянуть ни звука из нее, из этого органа в миниатюре, наполненного изумительной музыкой. Можно считать меня каким угодно инструментом, можно порвать мои струны, но играть на мне – невозможно.


Входит ПОЛОНИЙ.


Храни вас Бог, сэр!

ПОЛОНИЙ. Милорд, ее величество с нетерпением ожидает вас.

ГАМЛЕТ. Вон облако, похожее на верблюда, видите?

ПОЛОНИЙ. Клянусь Богом, милорд, вылитый верблюд!

ГАМЛЕТ. Я хотел сказать, похожее на крысу.

ПОЛОНИЙ. Да, у этого верблюда спинка, как у крысы.

ГАМЛЕТ. То есть, как у кита.

ПОЛОНИЙ. Точно, как у кита.

ГАМЛЕТ. Ладно, я иду к матери. (В сторону.) С ними в самом деле рехнуться можно. – Скажите ей, что я уже иду.

ПОЛОНИЙ. Я так и передам.

ГАМЛЕТ. «Уже!» – не так все просто. – Ступайте, гоcпода.


(Все, кроме ГАМЛЕТА, уходят.)

      Сейчас начало шабаша ночного:
      Повеет адом, встанут мертвецы.
      И я бы мог сейчас – что там убить! —
      Упиться кровью, от чего наутро
      Пришел бы в ужас. Стоп! Меня ждет мать.
      О, сердце, человеческим останься,
      Жестоким, но не до остервененья,
      В грудь сына дух Нерона не вселяй!
      Кинжал речей на меч я не сменю,
      Перед самим собою лицемеря.
      Зато упрек мой будет тем больней,
      Что я решил не прикасаться к ней!
(Уходит.)

Акт третий. Сцена третья

Комната в замке.


Входят КОРОЛЬ, РОЗЕНКРАНЦ и ГИЛЬДЕНСТЕРН.

КОРОЛЬ. Нам он противен да и посягнуть
      На нас безумец может. Посему:
      Вот вам бумага, живо собирайтесь
      И в Англию плывите вместе с ним.
      Он одержим, к тому же – наш наследник,
      И в этом заключается опасность,
      Какою нам нельзя пренебрегать.
ГИЛЬДЕНСТЕРН. Мы в путь готовы, добрый государь.
      О, сколь свята и праведна боязнь —
      Лишить опоры подданных своих,
      Которым вы даете кров и пишу!
РОЗЕНКРАНЦ. Борясь со злом, обычный человек
      Всю мощь своей души бросает в бой.
      Тем более обязан защищаться
      Тот, от судьбы которого зависит
      Существованье множества людей.
      Кончина короля, как водоверть,
      Затягивает всех, кто подвернется.
      Вот если, предположим, колесо,
      Стоящее на горном перевале
      При помощи бесчисленных растяжек, —
      Качнется ненароком – в тот же миг
      Полопаются жалкие крепленья.
      Потом все рухнет. Так из года в год:
      Король вздыхает – охает народ.
КОРОЛЬ. Прошу вас не оттягивать отъезд.
      В смирительной рубашке надлежит
      Быть этому ходячему кошмару.
РОЗЕНКРАНЦ и ГИЛЬДЕНСТЕРН. Мы тотчас отправляемся, милорд.

(РОЗЕНКРАНЦ и ГИЛЬДЕНСТЕРН уходят.)


Входит ПОЛОНИЙ.

ПОЛОНИЙ. Милорд, он в будуаре королевы.
      Я из-за ширм за ними послежу.
      Ведь нужен, как заметили вы тонко,
      Свидетель, понадежнее, чем мать:
      Истолковать слова родного сына,
      Она не сможет так, как надлежит.
      Все, мне пора. А вы бы не ложились —
      Я перед сном с известием приду.
КОРОЛЬ. Я буду ждать. Спасибо, добрый друг.

(ПОЛОНИЙ уходит.)

      Так согрешил я – тошно небесам.
      На мне стоит печать братоубийцы,
      Древнейшего преступника земли.
      Я даже помолиться не могу;
      Хочу и должен – но не в состоянье:
      Слова молитв от крови тяжелы.
      Я медлю, как слуга у двух господ,