– Видимо, остались, – мягко говорит Эдгар, будто само существование Оливии вызывает сожаление.

– Нет… – Мэтью трясет головой, словно пытаясь прогнать и саму мысль, и непрошеную гостью. – Нет, после Тома… Я последний…

– Она – от Грейс, – весомо произносит Ханна.

Оливию задевает идея, что можно быть чьей-то, даже если его самого уже нет.

– Но кровное родство… Отец же говорил! – возмущается Мэтью. – Вы знали?

– Нет, конечно нет, – отвечает Ханна, только слишком неуклюже, Оливия улавливает в ее голосе запинку, панические ноты.

Врет.

Но Мэтью ничего не замечает – он не слушает.

– Должно быть, это ошибка. Что она вам сказала?

Я прямо здесь стою, думает Оливия, руками рисуя в воздухе слова, но юноша ведет себя с ней точно с призраком, на которого можно запросто не обращать внимания, поэтому она тянется к ближайшей бьющейся вещи – вазе на каминной полке – и смахивает ту на пол.

С приятным оглушительным грохотом безделушка падает на деревянные половицы и разлетается на куски – достаточно громко, чтоб Мэтью прервал свою обвинительную речь.

Он оглядывается на Оливию.

– Ты. Кто ты на самом деле такая? Откуда взялась?

– Она не говорит, – вставляет Эдгар.

– У нее приглашение, – протягивает письмо Ханна.

– От кого? – требовательно спрашивает Мэтью, выхватывая у нее тонкий конверт.

– От твоего отца.

Весь свет в нем точно гаснет. Весь жар, вся ярость. Мэтью в этот миг выглядит юным и испуганным. Его лицо вдруг становится безучастным, он бросается к камину и швыряет письмо в огонь.

Оливия рвется к очагу, но кузен оттаскивает ее. Бумага тут же сгорает. Слова дяди обращаются в дым.

– Посмотри на меня, – велит Мэтью, хватая ее за плечи. Его глаза, серые, как у кузины, но светлее и с проблесками синевы, с отчаянием вглядываются в нее. – Мой отец не посылал тебе письмо. Уже больше года он мертв.

Мертв.

Оливия будто глохнет.

Но это же бессмысленно… Она закрывает глаза, вспоминает уверенный почерк.

Приезжай домой, дорогая племянница.

Мы с нетерпением ждем встречи.

– Мэтью… – пытается подольститься Ханна, – а вдруг оно было написано до того…

– Нет, – резко, будто захлопывая тяжелую дверь, припечатывает тот.

Он хмуро разглядывает Оливию, крепко сжимая ее плечи. Кузен худой и выглядит так, словно несколько недель не спал, но что-то в его взоре пугает.

– Он говорил, я последний из рода. Сказал, больше никого не осталось. – Голос Мэтью пресекается, будто ему больно, но пальцы безжалостно впиваются в кожу Оливии. – Тебя не должно здесь быть.

Она вырывается, а может, он сам ее отталкивает. Так или иначе, но меж ними вдруг появляется расстояние в один шаг. Пропасть – такая узкая, но непреодолимая. Они не отрывают взгляда друг от друга.

– Тебе не следовало появляться в Галланте. – Мэтью указывает на дверь. – Уходи.

Оливия покачивается на каблуках, Ханна и Эдгар переглядываются.

– Слишком темно, – наконец возражает старик. – Ей нельзя уходить сегодня.

Мэтью бормочет ругательства себе под нос.

– Значит, с первыми лучами солнца, – заключает он и направляется к выходу, бросая через плечо: – Вон из этого дома, и никогда не возвращайся.

Оливия зло и растерянно таращится ему вслед. Смотрит на Ханну, на Эдгара, надеясь на хоть какие-то объяснения, но никто не говорит ни слова. Они так и стоят втроем в гостиной, где слышны лишь топот сапог Мэтью, треск очага и прерывистое дыхание Оливии.

Она смотрит в камин: письмо исчезло, а с ним и мечты о Галланте. Озирается в поисках чемодана, потом оглядывается на дверь.

Куда же ей идти?

– Сегодня об этом тревожиться ни к чему, – вздыхает Ханна. – Утро вечера мудренее.