с Москвы и не судили их строго, добросовестно хлопая, преподнося букеты недорогих цветов и даже пьяненько выкрикивая "браво".

Отыграв спектакль в очередном доме культуры очередного Усть-Пердюйска (сколько их было на её памяти – десятки? сотни?..), Анжела одиноко шла в гостиницу и пыталась уснуть, в то время как остальная труппа, собравшись в чьём-нибудь номере, дружно и методично напивалась. Сама Анжела давно уже перестала искать утешения в алкоголе, поняв, что это лишь морок, иллюзия забвения; наркотиков же она панически боялась – это и держало её на плаву, не позволяя совершенно потерять человеческий облик. Ворочаясь на неудобной железной кровати с провисшей чуть не до пола панцирной сеткой в убогом и пыльном гостиничном номере, Анжела безутешно плакала об ушедшей молодости, несбывшихся мечтах и несостоявшейся карьере…

А в это время в соседнем номере артист их труппы Федька Бурлаков – потасканный герой-любовник с полустёртыми следами былой привлекательности – привычно обхаживал очередную хорошенькую здешнюю простушку. Через стену отчётливо была слышна их возня, и Анжела накрывала раскалывающуюся голову подушкой. К тому же, после дешёвого и невкусного комплексного ужина из местной столовой её всю ночь мучила изжога. Возвращалась с таких гастролей она обычно совершенно разбитой. А теперь ей предлагают добровольно толкнуть на этот путь единственную дочь?!

– Ну, зачем же заранее настраиваться на негатив, – мягко пожурил её Белецкий. – Извини, Анжел, но если у тебя лично не получилось – это ещё не значит, что у Дашки тоже ничего не выйдет.

Анжела, глубоко уязвлённая его замечанием, не нашлась, что ответить.

– А вообще, мне кажется, – продолжил он с внезапным вдохновением, – что Дашка вполне могла бы стать актрисой. Я даже почти уверен в этом.

– Ты спятил? – сухо осведомилась бывшая жена. – Уверен он... Да с чего вдруг такая уверенность?!

– У неё пытливый взгляд на окружающий мир, наблюдательность, повышенная эмоциональность, – принялся перечислять Александр. – Она чутко реагирует на действительность. К тому же, ни театральным, ни киношным закулисьем её не испугать, она среди этого выросла. Так что, думаю, – резюмировал он, – Дашка как раз прекрасно знает, на что идёт, и отдаёт себе отчёт в совершаемых поступках. Впрочем, чего сейчас-то истерить? Время ещё есть. Она может хорошенько подготовиться к поступлению…

– Да ты вообще, что ли, не соображаешь, что несёшь?! – выкрикнула Анжела в отчаянии. – А если она не поступит?

– Ну, ты прямо как умная Эльза. Даже если не поступит – невелика трагедия! Может быть, поймёт, что актёрство – не её призвание. В конце концов, ей же не в армию идти. Успеет ещё окончательно определиться с профессией. Я, кстати, могу помочь устроить её на киностудию. Пусть поработает немного, опыта наберётся…

– Кем устроить?! – заполошно вскричала Анжела.

– Господи, да чего ты так боишься, чего раскудахталась? – недоумевающе вопросил он. – Ну, к примеру, ассистентом. Или хоть курьером. Повращается в киношной среде и поймёт, надо ли ей это.

– Ох… – вздохнула Анжела. – Просто хочу уберечь её от собственных ошибок. Если бы я знала в своё время... то никогда в жизни не пошла бы в театральный вуз!

– Это твой опыт и твоя жизнь, – прижимая мобильный плечом к уху, Белецкий достал сигареты. – Чтобы сделать какие-то выводы, каждый человек должен ошибиться самостоятельно. Нужно лично набить себе шишки, понимаешь? – он щёлкнул зажигалкой и затянулся.

– Но ведь своя... родная, кровиночка, – жалобно протянула Анжела. – Хочется уберечь её от этих самых шишек! Ты, наверное, просто не в состоянии понять…