Теперь Чухно предстояло убедить начальника отделения командировать его на место с проверкой. В подобных случаях тот обычно не возражал. Тем более что в итоге таких выездов Чухно обычно возвращался с ящиком конфискованного вина или какой-нибудь редкой по тем временам снедью.

Рабочий день подходил к концу, и офицеры уже собирались переместиться в соседнее здание, где в американском кафе Вассермана отметить именины государя.

Корецкий уже обговорил меню с хозяином заведения, который обещал, что на столе будет копченый сиг, язык и гусиная печенка. С собой офицеры намеревались взять несколько бутылок водки и хереса.

Белинский пожелал товарищам весело провести вечер, сам же он собирался засесть за чтением обнаруженных в библиотеке Матаховской произведений модных авторов Анри Дювернуа и Джона Голсуорси.

Начальник жандармского управления полковник Мезенцев был срочно вызван в штаб генерал-губернатора.

Дорога до Губернаторских Валов обычно занимала не более пяти минут, но при выезде с Коперника на Кароля Людвига полковнику пришлось задержаться и вместе с огромной толпой львовян с изумлением наблюдать, как по центральному проспекту гарцевали полки Кавказской туземной дивизии.

Воины ехали в черных бурках, черкесках и алых башлыках. Под ними были необычно косматые низкорослые лошади. Пронзительно звучала зурна. На солнце блестело золото и серебро оружия. Впереди на белом коне с винтовкой за плечами ехал мулла.

Своими впечатлениями о дикой красоте кавказцев полковник по прибытии на место поделился с генералом Новогребельским, который как раз обсуждал с помощниками переброску Дикой дивизии в район Самбора.

Все сходились во мнении, что в условиях Карпат лучших разведчиков, чем горцы с их выносливыми и неприхотливыми к корму лошадьми, не сыскать.

Кто-то заметил, что в одном из полков этой дивизии служит второй сын Льва Толстого Михаил.

– Мне однажды привелось быть свидетелем их атаки на неприятеля, – вспомнил генерал, – страшное зрелище: бешеный галоп, сатанинский оскал, глаза горят, кошмарный вой: ы-ы-ы… Беспощадный ураган, сметающий все живое на своем пути. Скачут они не тесной колонной, а редкой цепью – попасть в них трудно, и после их атаки живых среди неприятеля нет, ведь они никого не берут в плен.

– Я слышал, немцы их тоже не берут в плен, – заметил адъютант, – а жестоко пытают, перед тем как убить.

– Да они и не сдаются, – убежденно ответил генерал.

– Тем не менее австрийцы начали сбрасывать с аэропланов воззвания к мусульманам, – заметил кто-то из помощников.

– Неудивительно, – парировал генерал, – ведь их союзница Турция объявила священную войну.

В конце концов перешли к делу.

– Получена телеграмма командующего Осадной армии генерала Поливанова. – Новогребельский обвел присутствующих строгим взглядом. – Он сообщает, что австрийцы взорвали наши подкопы под основной редут крепости и тем самым сорвали готовящийся штурм Перемышльской крепости. Все работы велись в строжайшей тайне, и Поливанов не исключает, что сведения о подкопе поступили в крепость из Львова по подземному кабелю.

«Опять этот чертов кабель! – подумал Мезенцев. – Он все-таки будет стоить мне карьеры».

Сведения о телеграфном кабеле, якобы проложенном австрийцами из Львова в Перемышльскую крепость и дальше – в Краков и Вену, являлись болезненной темой для губернаторского штаба. И хотя подобная возможность передачи шпионских сведений за сотни километров вызывала крайнее сомнение даже у губернатора, вопрос стоял на контроле Киева и требовал самого тщательного расследования.