– И что же теперь делать маленькому глупому мангусту?

– Потанцевать с маленькой коброй. Оба притворятся, что у них все серьезно, что они большие мастера боевых действий. И никто не будет знать, что это лишь притворство. Кроме них самих. Да еще могучего танка, грозы жареных куриц.

– Учти, дочь великого танцовщика, – сказал Ертаулов. – «Голубые Сатурны» вовсе не так неуклюжи, как мнится «Солнцу и кометам»!

Он встал, протягивая руку девушке. Та ленивым, тягучим движением подала, а скорее – подарила ему свою ладонь. Их пальцы переплелись. А затем Рашида выскользнула из кресла, будто язык алого пламени, тяжелые пряди ее волос смазали Стаса по лицу. «Прощай, Второй, – застонал Ертаулов. – Звездоходы погибают, но не сдаются!..» Они исчезли за стеной дыма.

Кратов неожиданно испытал глубочайшее облегчение. Словно стопудовая ноша свалилась с плеч.

С ним уже бывало такое. Три года назад, когда весь курс проходил адаптацию к перегрузкам.

Во времена первых робких напрыгов человека в космос перегрузки были самым обычным делом. Управление гравитацией поставило на них крест, все фазы полета проходили при обычной, земной силе тяжести – разумеется, если экипажу по какой-то причине не хотелось острых ощущений. На планетах-гигантах, если кому-то взбредала фантазия туда соваться, использовались гравикомпенсаторы. Но звездоход должен быть готов ко всему. Теоретически – на практике такого еще ни разу не случалось – гравикомы могли отказать. А отказ техники для звездохода не повод к отступлению…

Когда Костя выполз из имитационной камеры после первого сеанса, слепой, глухой и отупевший, он внезапно почувствовал, что взлетает. Земля больше не удерживала его! Он судорожно вцепился в чью-то протянутую руку, чтобы его ненароком не унесло под потолок. «Пятикратка, – сказал кто-то рядом. – Ты сейчас весил полтонны. Как хорошо упитанная горилла». – «Вот жалко-то зверушек, – пробормотал Костя набрякшими губами. – И как они только себя таскают всю жизнь?..» – «Еще шутит, – отметил невидимый собеседник. – Молодец. Будет толк».

И теперь, с уходом Рашиды, он будто заново родился на свет. К нему мигом подкатил аппетит, пошловатые голографические миражи больше не раздражали до подкожного зуда. Косте стало хорошо и покойно. И в то же время чуточку не по себе.

Потому что он вынужден был признать: именно прекрасная Рашида повинна в его угнетенном состоянии!

– Добрый вечер, Второй, – услышал Костя над самым ухом.

Он поспешно отодвинул блюдо и засуетился, чтобы выбраться из-за стола и приветствовать мастера, как полагается по уставу.

Пазур поморщился и жестом отмел его позывы громко и внятно доложить, что экипаж жив, здоров, весел и развлекается на всю катушку.

– Угомонись, – сказал он. – В тавернах все равны, и капитаны, и матросы. – Это прозвучало, как строка из старинной, забытой всеми песни. Быть может, так оно и было. – Не очень-то мне по нраву торчать перед тобой с задранной головой и узнавать то, что я и сам вижу. Хотя, не скрою, любопытно наблюдать твою приверженность уставам, которые уже лет этак двести тлеют и все никак не могут окончательно рассыпаться в прах.

– Как же без устава? – спросил Костя недоумевающе. – А дисциплина?

– Очень даже распрекрасно без устава, – промолвил Пазур, наливая себе в пустовавший бокал темно-красного сауэра. – Как это делалось в старину: сел на метлу и полетел… Что есть устав? Свод ветхозаветных правил, среди которых ярчайший перл – табель о рангах. Экзотика, антураж. В юности всем хочется познать точную меру своим достоинствам. Расставить все по ступенечкам: ты лучше бегаешь, зато я лучше прыгаю, а бегать непременно научусь… Устав сообщает полную определенность. Сразу видно, кого следует выслушивать со всевозможным почтением, а кого можно и пошпынять. Достаточно лишь бросить взгляд на регалии. Ясно, чего ты уже достиг, а до чего тянуться и тянуться. Устав – как летная форма, как нагрудные знаки, с которыми вы и во сне не разлучаетесь. Масса декорума, минимум целесообразности. Наши корабли, наш опыт, мы сами давно переросли все эти регламенты… – Пазур вдруг сморщился еще сильнее против обыкновенного и с негодованием поглядел на бокал в своей руке. – Что за кислятину ты пьешь, Второй?! Пощади свой желудок перед полетом!