– Тише, Светка. Тише, сейчас я вас освобожу.

– А Генка? Он живой? – забеспокоилась она.

– Да, живой я. Живой, – отозвался Рубик.

Какая трогательная забота друг о друге. Но сантименты в сторону. Сейчас время суровой правды жизни.

Ножом я перерезал веревки, стягивающие запястья и лодыжки Светки. Теперь она свободна, и я принялся освобождать Рубика. Светка растирала онемевшие руки и ноги. Занималась собой, головой по сторонам не крутила. Но рано или поздно она заметит нейрофон у Генки, а потом найдет и у себя. Она девочка мудрая. Она сразу поймет, что к чему и чем это все грозит. Вот тогда и начнется. Я мог спрогнозировать ее реакцию. Светка прагматик до мозга костей. Она знает, что нейрофон – это приговор. По крайней мере сейчас. Она также знает, что мне удалось избежать этого проклятия. И никто до сих пор не знает, в чем причина такой реакции организма. Кто-то считает, что я везунчик. Кто-то думает, что у меня такая аллергия на новомодные гаджеты. Кто-то поумнее связывает это с воспалением легких и лекарствами, которые мне кололи. Лекарь месяца два за мной ходил хвостом, уговаривал лечь в лабораторию, чтобы они могли меня исследовать. Говорил, что это для пользы дела. Может, мы сможем найти лекарство против нейрофона. Но я понимал, что это просто бесцельно потраченные месяцы жизни, которые я могу провести в борьбе с «охваченными» и поиске невидимых «кукловодов». Так что, в конце концов, Лекарь отстал от меня.

Удивительно, но первым нейрофон заметил Рубик. С его-то слабым зрением и массивными фингалами вокруг глаз. Я освободил ему руки и возился с ногами, когда он грубо выругался. К пророку не ходи, и так все было понятно. Генка увидел левое ухо Светы и сделал тут же выводы.

Рубик ощупал голову и нашел у себя нейрофон.

– Твою мать, вот же твари, – выругался он.

У него даже не было сил, чтобы злиться. Он воспринял это все с поразительным спокойствием. Пара детских ругательств не в счет.

Светка обратила на него внимание и первым делом разглядела нейрофон. Потом настал черед прозрения. Она нашла его у себя.

– Они нас подсадили, – с горечью произнесла она.

– Спокойно. Все может быть не так страшно. Сейчас попробуем снять эту дрянь. Подсадили они вас недавно, так что, может, процесс не зашел еще далеко и эта штука не пустила корни, – попытался я их успокоить.

– Я бы на это не надеялся, – мрачно заметил Рубик. – Скажи, Гладиатор, а как там наши ребята? Я слышал, что вся команда полегла, но отказывался в это верить.

– От кого слышал-то?

– От «кукол». Они постоянно трындели, обменивались впечатлениями, так сказать. Но в такое поверить – это выше… это за гранью…

– К сожалению, это правда. Из всей группы один я остался. И на меня объявлена охота. Пытаются все повесить на меня. Мол, это я наших ребят…

– Кто пытается повесить? – уточнил Рубик.

И ведь это вполне резонный вопрос. Я старался не думать об этом, но у сопротивленцев тоже могут возникнуть вопросы. Как так получилось, что из всей группы остался в живых только командир, да и тот сам давно является носителем нейрофона, значит, личность подозрительная по определению. Когда я только прибился к партизанскому отряду Карпова, тогда еще никакого объединенного сопротивления не существовало, пришлось изрядно потрудиться, чтобы мне начали доверять. Но все равно время от времени я слышу, все чаще в спину, что-нибудь про шпионов и перебежчиков. Иногда меня называют ренегатом, но никто не осмелится сказать это в лицо. Знают, что зубы свои будут потом по полу собирать. Но теперь, после разгрома на Бухарестской, новой волны подозрительности не избежать.