Но не найти Арбат было невозможно, и Марина нашла его сразу, как только выбралась наконец на поверхность.

Ее не узнать было, эту улицу, по которой она столько раз проходила мысленно, слушая неторопливые отцовские рассказы! Марина даже растерялась, увидев вереницу круглых фонарей посредине, толпу галдящих подростков с розовыми и зелеными гребнями волос на лысых головах, услышав разноязыкий шум, громкое пение под гитару и щелканье фотоаппаратов. От всего этого веяло неживым лоском, и она не могла поверить, что именно сюда, на Арбат, в кондитерскую Трамбле ребенком водили ее отца…

Фасады старинных особняков были выкрашены в приятные тона – розовый, голубой, оранжевый, – но Марину не покидало ощущение, что даже цвета эти – неестественные, как фонари посредине улицы.

– Красавица, дай погадаю! – услышала она у себя за спиной и резко обернулась.

Перед нею стояла цыганка – средних лет, полнеющая, в яркой цветастой юбке, выглядывающей из-под коротковатого пальто.

– Всю правду скажу, что было, что будет, чем сердце успокоится… – завела было она, но тут же осеклась, внимательнее вглядевшись в Марину.

И вдруг, словно и не пыталась приставать со своими гаданьями, цыганка быстро развернулась, мазнув Марину юбкой по коленям, торопливо отошла и тут же затерялась в пестрой толпе.

Марина не слишком удивилась ее мгновенному исчезновению. Более странным было то, что цыганка вообще к ней подошла! Марина уже привыкла, что ей никогда не предлагают погадать уличные предсказательницы – даже если она шла в компании подруг, которых на ходу за руки хватали.

Ей грустно было идти по Арбату – мимо рядов пестрых матрешек и шкатулок, мимо невменяемых поэтов, громко выкрикивающих стихи… И она свернула в какой-то переулок – совершенно машинально, не думая, куда идет.

Плутать по этим переулкам можно было бесконечно! Они вились, кружились, пересекались друг с другом, неизвестно где начинались и заканчивались. Но Марина шла по ним без всякой цели, и ей нравилось разбираться в их пленительных поворотах.

Незаметно для себя она вышла на Сивцев Вражек – и тут остановилась, словно ноги ее приросли к мокрому асфальту.

Она знала, где стоит этот дом. Знала, как найти его в запутанных арбатских переулках. Но одно дело знать и даже мечтать ночами, что это когда-нибудь произойдет, и совсем другое – стоять так близко от этого дома, что становится ощутимым его дыхание…

Марина не могла решиться идти к дому, в котором родился ее отец. Она вдруг вспомнила, как он сказал ей однажды:

– Я помню его так ясно, как будто покинул вчера. Но как же тяжело вернуться, как же тяжело!.. Наверное, хорошо было бы, если бы ты родилась в нем. А может быть, и нет – иначе ты испытывала бы такой же беспричинный трепет…

И вот теперь Марина наконец поняла, о чем говорил отец. Она стояла совсем близко от его дома, и трепет сковывал ее так, словно и она родилась здесь и теперь не решалась вернуться…

Вздохнув, она оторвала ноги от земли и медленно пошла в заветный переулок. На стене дома, рядом с которым она остановилась, была разбита бело-голубая табличка.

Марина огляделась, словно ища кого-нибудь, кто мог бы подтвердить ее догадку. И тут же увидела маленькую сухонькую старушку, осторожно переходящую через пустую дорогу. От старушки издалека пахло нафталином: наверное, не часто надевала она свое потертое черное пальто с облезлым норковым воротником.

– Извините, – спросила Марина, – ведь это… Это Гагаринский переулок?

Старушка посмотрела на нее без тени удивления. Впрочем, Марина уже привыкла к тому, что удивить кого-нибудь на московской улице почти невозможно, разве что на руках пройтись, да и то…