– Она настолько умна?

– А ты не заметил?

– Как тебе сказать, – вздохнул Наполеонов, – Мерцалова не производит впечатление дуры. Но когда я с ней разговаривал, она оба раза выглядела буквально убитой горем.

– Что неудивительно.

– А ты не собираешься уточнить у нее информацию об этой девушке?

– Собираюсь.

– Надеюсь, ты дашь мне имена и адреса, которые получила у Мерцаловой?

– Пока нет, – отрезала Мирослава.

– Как так?! – подпрыгнул в кресле следователь. – Разве детективы не должны сотрудничать с полицией?!

– Мы и так с тобой сотрудничаем, но я не хочу, чтобы твои люди наводили шухер раньше времени.

– Это ты так о полиции?!

– Успокойся. Вы же сейчас, насколько я понимаю, отрабатываете версию о происках конкурентов?

– Ну, отрабатываем.

– Вот и работайте. Сам же жаловался, что людей не хватает. А мы с Морисом поработаем над своей версией и, как только потянем за ниточку, проинформируем следствие.

Наполеонов молча смотрел куда-то в сторону.

Мирослава дотронулась до его руки:

– Шур, не дуйся, ты же сам понимаешь, что это разумно.

– Ладно, – вздохнул следователь, – твоя взяла. И тут же, не удержавшись, высказался: – Ты с детства вьешь из меня веревки!

– Не из тебя одного, – весело рассмеялась она.

– Кстати, – спросил он, – от Витьки давно нет весточки?

– Уже больше месяца, – вздохнула погрустневшая Мирослава.

– Ну, значит, занят делом, – похлопал Шура ободряюще подругу по руке.

– Значит, – согласилась она.

Морис знал, что Виктор Романенко был двоюродным братом Мирославы, сыном ее тети Заи, и служил где-то там, непонятно где. Шура был и его другом детства. Вернее, дружили они вчетвером – Мирослава, Виктор, Шура и Люся.

Вот как раз о Люсе Морис вспоминать не любил, а тем более на ночь глядя…

– Скажи хотя бы, какая у тебя версия? – вернулся Наполеонов к интересующей его теме.

– В том-то и дело, что пока у нас нет никакой версии. Я просто пытаюсь разобрать свалявшийся клубок событий, характеров и взаимоотношений…

– И долго ты его будешь разбирать?

– Шур, ну что ты как маленький. Как получится.

– А завтра что ты собираешься делать?

– Отработать девичий список или часть его. Сколько удастся.

– Список длинный?

– Пока в нем шесть имен. Появятся ли новые, не знаю.

– Ладно, отрабатывай, – вздохнул Шура.

– Спасибо тебе, мой золотенький, что разрешил. – Мирослава чмокнула Шуру в макушку.

Он немного попыхтел и налил себе еще чаю.

– Пирог принести? Там еще половина осталась, – спросил Морис.

– Нет, не надо, – вздохнул Наполеонов, – а то я лопну.

– Мы тебя зашьем, – беспечно утешила его Мирослава.

– И это называется подруга детства, – сокрушенно вздохнул Шура, – никакого сочувствия, сострадания, одни насмешки.

– Слушай, Морис, – обратился он к Миндаугасу, – ты не заметил, что женщины с каждым годом становятся все более жесткими, точно при их изготовлении все больше металла добавляют. Где милосердие, нежность?!

– Эмансипация, – усмехнулся Морис.

– Ну и чему ты радуешься?!

– Шура, я просто воспринимаю жизнь такой, как она есть. Мы с тобой не можем переделать современных женщин, так чего зря стулья ломать?

– Умные вы все больно.

– Не прибедняйся, – сказала Мирослава, – тебя бог тоже умом не обидел.

– А еще я добрый, – сказал Шура, – нежный, благородный.

– Морис, посмотри, – попросила Мирослава, – у него там сыр из клюва не выпал?

Все невольно рассмеялись, Наполеонов в том числе.

И лишь Дон недовольно дернул хвостом. Действительно, сколько можно шуметь? Кот спрыгнул с кресла и удалился в сад, уже погрузившийся в посеребренную круторогим месяцем темноту.

На этом их вечерние посиделки закончились, и все трое рано разбрелись по своим комнатам. Впрочем, Шура сначала хотел уехать домой, но потом все-таки остался ночевать, позвонив своей матери, давно привыкшей к тому, что Наполеонов часто остается в доме Волгиной.