– Когда тебе надо куда-то срочно приехать – такси поймать почти невозможно за любую сумму, – прокричала я на ни в чем не повинную девушку в скромном Nissan Micro оранжевого цвета.

Спустя десяток Настиных нервных всхлипов старая белая «Волга» дала задний ход, и мы плюхнулись на заднее сиденье, которое напоминало диван в занюханном клоповнике. Но нам сейчас было не до кожаного салона. Ее телефон звонил снова и снова, девушка брата, рыдая, рассказывала про какие-то деньги, кокаин. И это в восьмом классе?!

– Позвони папе, – посоветовала Карина.

– Трубку не берет, я уже пробовала. Она говорит – это недалеко от церкви, там дом снесли и пустырь небольшой.

Мы подъехали к дворам гематологического центра. Пока Карина расплачивалась, мы с Настей бежали по лужам, между забором и старым желтым двухэтажным зданием, толком не понимая, куда именно – но ноги вели сами. Послышался визг машин, на Пироговку вылетело несколько тонированных четырехколесных ангелов смерти. Было уже поздно. Отец и сын лежали в грязи, крови и жиже, уцелел только охранник, который держался за простреленное плечо и прикрывался дверью машины. Это был первый факт насильственной смерти в моей жизни. Так вот – смерть теперь будет вечно пахнуть дождем, осенью и ванильными сигаретами. Настя ледяными и жесткими пальцами набрала 112 и сообщила о случившемся. На земле цвета сентября были следы от шин. На грязи – тела. А на небе много-много птиц, которые летят куда-то на юг, подальше отсюда. В руках Настиного брата «Оса». А внутри – семнадцать пуль Иж-71.

Рядом все так же текла жизнь, ничего не нарушилось – с такой же скоростью бежало время, такими же траекториями ходили люди, прохожие, в двух метрах от чужого горя.

– Что ты там так долго копаешься? – рявкнул сопящий мужчина на своего сына.

– Задумался на минутку… Пап, а почему птицы улетают от нас?

– Им холодно!

– Мне тоже холодно!

– Будешь долго копаться – вымрешь, как мамонт.

Холод – вот он, убийца, от морозца на сердце есть только одно лекарство – воспоминания.

Строгий отец взял сына за верх серого пальто и потащил в машину, кряхтя себе под нос, сплевывая накопившуюся за гнев слюну вправо и жалобно потирая отросшую щетину левой рукой.

Вот он – мужчина «Мальборо». Добродушный такой – подавленный властью матери, отсутствием отца, неумением строить семью и быт, он пытается вырастить сына. Забивая молотком в грязный асфальт. Какие прекрасные птицы!

Какие долгие пути молчания, когда каждое утро просыпаешься и ищешь, ищешь слова, трешь камнем о камень в надежде получить огонь, а пальцы на ногах, промокшие в слезах, замерзают, и вот – ты уже не больше, чем мамонт под покровом льда. Чудесные были мамонты, наверное, потому что были. Чудесная Настина семья.

А моя существует. Формально. Есть ничего не стоящие факты: регистрация брака, свидетельство, прописки и телефонные номера в базе МГТС.

Но я не помню совместных завтраков и пледов – вместо мамы меня кормили соседние рестораны, а папа с годами все больше походил на банкомат. Он считал, что безграничная свобода скорее сделает из меня человека, чем тепло и забота. Такие глупости его органайзер не предусматривал.

А за мной с самого детства следит холод. Ему нравится наблюдать.

И тихо посмеиваться. Во власти отчуждения. Под натиском промозглых ветров.

Я сидела дома у Насти и периодически вызывала скорую для ее матери. Тетя Элла была самой нежной и заботливой женщиной на земле, из-за таких хотелось создавать семью. С их квартирой у меня всегда была фатальная совместимость – засыпая в тепле, я просыпалась в добре. Это был идеальный дом, но, похоже, нет ничего идеального в этом мире.