На этот раз звук хлопка был гораздо громче, а шипение прозвучало угрожающе и даже зловеще. Кирилл рассмотрел, что за металлической дверью находится узкий, короткий тамбур, другой конец которого отделяла такая же массивная металлическая дверь, и первый раз неприятные звуки вызывала именно она. Теперь же, когда с шипением отползла в сторону ближняя дверь, ведущая в тамбур, от какофонии шума закладывало уши.

– Это с непривычки, это пройдет! – с усмешкой приободрил их начальник лаборатории, видя, как его подчиненные морщатся и киснут.

В открывшемся проеме двери появились три гротескные фигуры, одетые в одинаковые желто-зеленые защитные комбинезоны, увенчанные бесформенными шлемами с забралами, скрывающими лица людей, находящихся в скафандрах, непрозрачным матовым стеклом. За спиной у каждого из вошедших виднелись объемные рюкзаки, откуда выходило множество толстых, гофрированных трубок, предназначенных, по всей видимости, для дыхательного процесса. Люди в скафандрах с трудом переставляли ноги, обутые в толстые, безразмерные сапоги, являвшие собой продолжение защитной одежды.

– Земляне приветствует вас, братья по разуму! – в наступившей тишине голос Борика прозвучал смешно и нелепо, отчего начальник лаборатории покосился на него строго и неодобрительно.

– А я с самого начала высказывался против этой идеи, – из-под ближайшего шлема показалось красное, раздраженное лицо Левитаца, по его выражению нетрудно было догадаться о том, что шутку про «братьев по разуму» злобный Филин мимо ушей не пропустил.

– Вынужден вам напомнить, Альберт Исаакович, что Игорь Станиславович одобрил привлечение к проекту «Зенит» научных сотрудников из числа аспирантов и доверенных лаборантов!

Игорь Станиславович Перельман, помимо своих звучный ученых степеней, являлся на протяжении долгого времени начальником научно-исследовательского института имени Фрунзе. Как долго, Кирилл не знал, но помнил еще со школьных времен, как его отец не раз и не два произносил эту фамилию гордо и с уважением. Игорь Станиславович вызывал образ строгого, но тактичного руководителя института, голос он повышал редко, да и то исключительно в тех случаях, когда иначе было не обойтись, его непререкаемый научный авторитет неприкасаемым ореолом окружал каждое слово, озвученное директором и для большинства работников института его фамилия или имя-отчество, оброненные в разговоре, звучали, как точка и споров не вызывали. Филин, по всей видимости, к большинству не относился…

– Игорь Станиславович может быть и одобрил, вот только я не одобряю! Вы еще попомните мои слова, уважаемый Федор Владимирович, ох попомните! Я всегда говорил, говорю и буду говорить – хочешь испортить важный опыт – поручи данные аспиранту! К тому-же, сейчас прозвучало слово «доверенные», но, что-то я таковых здесь не вижу, помимо вас, разумеется!

Пока руководители мерились самомнением, Кирилл присоединился к группе своих коллег по работе, в числе которых он спустился на минус четвертый этаж здания. Те столпились возле пластикового окна и что-то напряженно рассматривали, находящееся с другой стороны прозрачной перегородки. За широкой спиной Борика разглядеть что-либо не представлялось возможным, да и долговязый Миша загораживал обзор. К тому же между их плечами, то и дело становясь на цыпочки, поднималась лопоухая голова Коли-Коммуниста, да и прочие лаборанты пытались заглянуть в заветное окно.

– Что там? – не выдержал Кирилл, обращаясь к своим товарищам, сгрудившимся у стекла.

Но на его вопрос неожиданно и четко ответил Филин, решивший видимо, что переспорить Бучневича ему не по силам.