Так или иначе, но к концу 1928 года в номенклатуре СССР числились бензины Б40, Б50, Б60, Б70 и АИ80. Последний считался авиационным из-за того, что в Б70 добавляли тетраэтилсвинец. В обычной жизни это было в целом не очень здорово из-за токсичности присадки. Но для авиации, по сути, без вариантов. А к 1932–1934 годам за счет ожидаемого введения предприятий термического риформинга и каталитического крекинга Фрунзе собирался сделать бензин типа Б70 самым низкооктановым в Союзе, то есть дешевым автомобильным топливом. Что открывало просто невероятные перспективы в плане развития автотранспорта.

В оригинальной истории по этому поводу в Союзе стали чесаться примерно в это же время. Но очень неспешно, задумчиво. Со всеми, как говорится, бурно вытекающими проблемами, ибо «тормоза» – это не те герои, которые спасут мир. Михаил Васильевич решил «спохватиться» пораньше. Не выступая при этом новатором от слова совсем. Ну разве что в отдельных деталях. Он просто шел в ногу со временем, потому как в тех же США в оригинальной истории как раз в середине 1930-х и достигли целей, которые он для себя поставил в развитии бензинов. По идее, при централизованном управлении можно было бы выйти на эти показатели пораньше, но низкий базовый уровень мешал. Да и естественных условий в Союзе для этого не имелось – основная масса населения ведь беднота. Если не сказать – голытьба. Ну а как иначе после Гражданской, которая кошмарным цунами прокатилась по стране? Что особенно усилилось в оригинальной истории после реформ 1928–1930 годов, из-за чего личный автотранспорт являлся в основном роскошью. Вот Фрунзе и стремился максимально расширить внутренний рынок, стремясь к максимальной прокачке благосостояния бедноты. Ибо без крепкого спроса все тлен. Идеи на хлеб плохо намазываются, даже самые благие. Особенно когда хлеб тоже испечен из благих намерений и красивых, правильных лозунгов.

В какой-то мере спрос можно стимулировать. И именно на стимулировании спроса была построена экономика начала XXI века. Но какой смысл уговаривать покупателя что-то купить, если у него на это попросту нет денег[13]? А доходы такие маленькие, что он эту покупку не сможет обслуживать. Самому бы выжить…

1928, ноябрь, 15. Москва

Скрипнула дверь.

Нарком обороны спокойно вошел в помещение. Прошел к столу и сел рядом с задержанным, напротив него. И произнес, покачав головой:

– Не понимаю я тебя.

– А должен? – нахмурился Махно, которого во время минувшей кампании на Украине взяли раненым.

– Ну а как же? Одно дело ведь делаем.

– Ой ли? – усмехнулся Нестор Иванович.

– А разве нет?

– Нет. Мы с тобой по разные стороны баррикад.

– Бей красных, пока не побелели. Бей белых, пока не покраснели. Так, что ли?

– Можно и так сказать.

– Ты разве не понимаешь, что это вздор? Красивый, но в корне мусорный лозунг.

– Может, и вздор, да весь мой, – нахмурился Махно.

– За что мы дрались в революцию? Я – за то, чтобы простые люди смогли вздохнуть. Будем честны, действительно хорошо жить они никогда не будут. Это детские иллюзии наивных дурачков или спекулянтов-балаболов. Но я стоял за то, чтобы у них было что поесть, что надеть, где жить. Чтобы из дремучести их вытащить. Если получится больше – отлично. Нет – даже это хорошо. И я сражался за это. Скажешь, что ты – нет? Ну что ты молчишь? Скажешь, что нет? Скажи. И плюну тебе в глаза. Ибо это будет ложью.

– Зачем тогда спрашиваешь?

– Затем, что вся эта красивая чепуха – идеология – лишь фантик для обертки реальности. Коммунизм… анархизм… либерализм… Разве это главное? По плодам их узнаете их. Не так ли? Важно не то, что ты говоришь, а что ты делаешь и зачем. Нет, конечно, хватает идиотов, которые дрались и продолжают драться за эти красивые фразы. И дохнуть. И убивать. Всей этой грязью прикрываясь для банальной борьбы за власть и грабежей.