Кумулятивных снарядов, правда, не было. Пока. Над ними велись опыты. И в боекомплект этой интересной поделки входили осколочная граната, фугасная и дымовая.

Интересно получилось. И даже уже почти готово для серийного производства. Но в силу перегруженности предприятий – не до него. Тем более что в силу нехватки специфики предстоящего поля боя применимо все это было только в отдельных штурмовых операциях. Ограниченно то есть. Этот козырь из рукава Фрунзе не спешил вынимать.

Выдал Курчевскому задание на создание после доведения гранатомета новых безоткатных систем. Теперь уже посерьезнее. Вроде 88 и 107-мм безоткатного орудия для вооружения высокомобильных частей и подразделений. С унификацией по снарядам с лицензированной немецкой зениткой и полевой гаубицей. В общем, Курчевский чувствовал себя на коне и трудился с немалым энтузиазмом.

КБ же Дьяконова занималось станковым автоматическим гранатометом. Тоже 40-мм, как и ручной. Только выстрел другой, так как дальности требовалось обеспечить совсем иные. Но тут, как и с ракетой на жидком топливе, – все только начиналось.

И, в общем-то, все. Остальные, даже безумно интересные артиллерийские системы были отложены на потом. Увы и ах. Ресурсов на все не хватало…

Тем временем в Москве произошла довольно занятная встреча.

– Семен Иванов? – спросил директор завода вошедшего слесаря.

– Он самый, – неловко сжимая в руках картуз, ответил тот.

– Ты писал письмо Фрунзе?

– Какое письмо?

– В кабаке.

– Не писал я никакого письма.

– Значит, запуганный и затравленный рабочий? Так, что ли?

Тот промолчал, потупившись.

– С жильем что случилось?

– Сгорел же барак. После Рождества.

– По гулянке, что ли?

– Пожарные сказали – провода электрические жар дали али искру.

– Провода, значит. А чего ко мне не пришел?

– Так… значится… мастер сказал, что…

– Мастер сказал, что я тебя уволю?

– Ну… он сказал, чтобы я не досаждал. И что, когда будет жилье, тогда и поселят.

Директор грязно выругался.

Свободные места в других бараках имелись, хоть и на пересчет. И погорельцев могли туда заселить при некотором желании. Только вот в ходе расследования оказалось, что кое-кто сдавал эти койки налево. Не лично мастер. Нет. Но ситуация получалась очень грязная. И тот бледный вид, какой директор имел на ковре у Фрунзе, когда его отчитывали за мелочную коррупцию и вредительство, он никогда не забудет. Особенно когда Артур Артузов, первый заместитель Дзержинского, заявил, что берет этот вопрос под свой контроль.

– Ладно. Иди.

И слесарь Семен Иванов понуро пошел из кабинета. Лишь у самой дверь замер и тихо спросил:

– А жить-то где мне с семьей? Али увольняют?

– У секретаря возьми ордер и ключи.

– Вот спасибо! Вот славно! – запричитал он. Но директор лишь раздраженно махнул рукой, давая понять, что аудиенция закончилась.

Тот выскочил за дверь.

Осторожно ее прикрыл.

Взял у секретаря бумажки. И обомлел.

Оказалось, что его заселяют не в барак, а в натуральное кирпичное общежитие. И еще сверх того ему полагается материальная компенсация за весь этот цирк. Ну и подъемные, чтобы после пожара как-то оправиться.

– Ну и письмо! – покачал он головой, пораженный эффектом.

– Да уж, заварил ты кашу, – усмехнулась секретарша.

– Я?

– Вон в утренней газете написали, что нарком обороны выступил с предложением развернуть массовое строительство для решения жилищного вопроса простых горожан. Дескать, неустроенность эта подрывает дух резервистов и стойкость тылов в случае войны.

– Ух ты! Да неужто?!

– Сам почитай, – протянула она ему газету.

Семен взял газету, но прочитать ничего не смог. Залип на фотокарточке, напечатанной в газете. Там был портрет Михаила Васильевича Фрунзе. Да с такого ракурса и в таком невысоком качестве, что легко компенсировал грим, а потому был в целом узнаваем.