– Вот то-то и оно. Он и должен лягаться. Да и при стрельбе с заднего шептала прицельная стрельба одиночными выстрелами посредственной будет. Но идея мне нравится. Смотри…

И Фрунзе начал высказывать свои мысли.

Крутя-вертя эту поделку в своих руках, он невольно вспомнил о знаменитой H&K G3. В девичестве бывшей CETME modelo В, выросшей из StG45M.

Конструкция ее была в какой-то степени… противоречивой.

В чем это выражалось?

В том, что в России G3 традиционно ругали. Называя не иначе как «часы с кукушкой» или отпуская иные нелицеприятные эпитеты. Но Фрунзе знал – в советской, а потом и в российской традиции принято давать огульные оценки, подавая многие вещи инструментами пропаганды в гротескных, черно-белых тонах. У нас, пожалуй, только FN FAL не ругали, да и то только потому, что объявляли ее клоном нашей СВТ-40.

В остальном же мире оценки H&K G3 были радикально позитивнее. Что выразилось и в объеме производства, который был на уровне таких знаменитых стволов, как FN FAL и M16. Примерно в районе 7–8 миллионов экземпляров всех вариантов. Что особенно показательно в условиях доминирующего оружейного лобби США, и в глазах Фрунзе ставило G3 в равнозначную с FN FAL позицию.

Понятное дело, с АК все это не сравнимо.

Но никто и не стремился это сделать. Оружейный экспорт «наши западные партнеры» старались закрыть куда более дорогими и ценными продуктами вроде самолетов, орудий, бронетехники и так далее. Стрелковое же оружие в основном выпускали только для своей армии и гражданских нужд…

Почему Фрунзе зацепился за идею?

Потому что G3 была самой простой и дешевой в производстве из всей плеяды первого послевоенного поколения штурмовых винтовок. Да и последующих. Настолько, что их лицензировали у себя даже такие страны, как Пакистан, Иран, Турция, Мексика и так далее. А это, как вы понимаете, не самые передовые промышленные страны. Так или иначе – G3 стоял на вооружении армии и полиции около 80 стран.

Да, на оригинальном патроне G3 лягался, что было главной его бедой. Но 6,5 × 40 далеко не 7,62 × 51. Этот боеприпас был вдвое менее мощный. Что откровенно вдохновило Михаила Васильевича. И он битый час потратил на Токарева, рассказывая, как тому переделать свой девайс в некое подобие G3.

Понятно – обещание Федорову было дано.

Но сможет ли сам Федоров его реализовать? Большой вопрос. Так что нарком дал шанс и второму участнику этой гонки – Токареву. В надежде на то, что хоть один из образцов за несколько лет они смогут довести до ума. И на Токарева у него надежды было больше.

Почему?

Тот был приземленным и не витал в облаках.

Вон как ухватился за шанс.

И вряд ли будет пытаться сделать что-то идеальное. У него не такая степень экзальтации…

– Там есть еще кто на прием? – поинтересовался Фрунзе, когда конструктор ушел.

– Нет, Михаил Васильевич, – ответил секретарь.

– Тогда я домой. Голова кругом.

– Вас беспокоить, если будет какое-то ЧП?

– Конечно. Следуем строго по регламенту. Пусть даже оно в 2 или 3 часа ночи случится, – произнес нарком через плечо, выходя из кабинета.

Дорога до дома ему не запомнилась.

Он почти сразу задремал и чуть-чуть покемарил, пока ехал.

Поднялся в квартиру.

Обнял и поцеловал молодую и покладистую супругу. И замер…

В прихожей на тумбочке стояла пачка книг, перевязанных веревочкой. Одинаковых.

– Что это? – спросил нарком и, не дожидаясь ответа, глянул на обложку. – «Сказки на ночь» М. В. Фрунзе… – прочитал он. И завис.

– Дорогой, ты не рад?

– Я? Я… честно говоря, даже не могу понять, что это?

– Ты детям такие интересные сказки рассказывал. Я их никогда не слышала. Вот и решила записать. А потом обратилась в издательство, и их напечатали.