Так получалось и быстрее, и безопаснее, и привычнее…

Вышел из авто.

Отпустил водителя.

И устало зашел к себе.

Квартира казалась ему пустой.

Нет, не по обстановке. Совсем нет. По ощущениям, которые давили самым немилосердным образом. Видимо, так аукалось наследие, доставшееся обновленному Фрунзе от предыдущего жильца этого тела.

Любимой супруги ведь больше с ним не было.

Причем кровь, которая натекла из ее простреленной головы, убирали уже при нем. И это дополнительно давило, угнетало, печалило всякий раз, когда глаз цеплялся за тот участок пола.

Детского смеха и суеты тоже не наблюдалось.

С этим вопросом было полегче. И Михаил Васильевич время от времени встречался со своими детьми, фактическую опеку за которыми он перепоручил маме. Во всяком случае, пока. Но удовлетворения это не приносило. Человеком-то он был уже иным. Что порождало крайне неприятный казус. С одной стороны, он вроде как испытывал тоску по супруге и детям, тягу к ним. А с другой стороны, это была тоска не его нынешнего, но своего рода фантомная боль старого владельца тела. Из-за чего общение с малышами не давало ему ровным счетом ничего.

«Сколько ни пей из этого колодца, все равно не напиться» – отмечал он про себя мысленно. И надеялся на то, что со временем эта боль утихнет. Хотя покамест она выступала главным деморализующим фактором. Указывая на то, что и здесь убийцы правильно все рассчитали. Старый Фрунзе вряд ли это все пережил. Он умер. Личность разрушилась, уступив место новой. Но даже ее обломки давили так, что приходилось прикладывать титанические усилия, дабы удержаться психологически на плаву.

Огонька добавлял и быт. Впрочем, положа руку на сердце, иной раз Михаил Васильевич думал, будто бы быт-то ему как раз и не позволяет свалиться в тяжелую депрессию. Просто потому что сильно раздражает и отвлекает от давящих на него эмоций.

Дом, в котором выделили квартиру Фрунзе, был электрифицирован и имел небольшую котельную. Свою собственную. Из-за чего квартира могла похвастаться не только электричеством, но и отоплением с горячей водой.

Казалось бы, обыденная мелочь для современного человека. Однако в 1925 году не каждому доступная, открывающая возможность для принятия ванны у себя. Большинство же москвичей в те годы довольствовались мытьем в тазиках да походами в общественные бани.

Приятно? Приятно. Но совершенно незаметно. Ибо глаз цеплялся за недостатки… за привычные вещи, которых не хватало. Например, роль стиральной машинки у него выполняла служанка или – как в эти дни говорили – домработница. Нарком мог себе позволить ее по статусу. Крестьянка в годах каждый день приходила и стирала, убирала, кашеварила. И Фрунзе нередко наблюдал этим кошмаром, так как из-за наличия горячей воды стирала она в квартире, в ванной… руками.

Кухня тоже была песней. Ни микроволновки, ни миксеров, ни даже газовой плиты. Всего этого попросту не имелось в квартире. Обходились керосинкой – фитильной керосиновой горелкой в виде маленькой бочки. Воняла она керосином нещадно – на всю кухню и дальше. Коптила. И очень плохо грела. Понятное дело, что даже так лучше, чем ничего. Однако даже чайник вскипятить с ее помощью было затяжное приключение. В том числе и потому, что конструкция получалась высокой, неустойчивой и в известной степени огнеопасной.

Покойная Софья Алексеевна хотела примус использовать, который позволял готовить быстрее. Но после того, как пару раз чуть не случился пожар, решили не рисковать.

И обновленный Фрунзе страдал.

Впрочем, бытовые проблемы поджидали везде и всюду, а не только в этой мелочи. Всякие. И большие, и маленькие. Буквально на каждом шагу. Ибо пока просто так живешь в XXI веке, не понимаешь, насколько много полезных и нужных вещей окружают тебя повсеместно. И которых попросту не имелось в 1925 году.