По всему, его исключительно пёрло от увиденной картинки. Ибо далее, обличающе воздев вверх указательный палец, он глумливо обратился уже к Мите:
– На вашем месте, Дмитрий Андреевич, я бы, по возвращении, служебную записку руководству канала написал. О недопустимом поведении спецкора Розовой во время ответственной спецкомандировки. Мало того что нажралась, позоря моральный облик российской журналистки! Так еще с кем?! С наймиткой американской империалистической русофобской пропаганды! Лживой пропаганды! Позор! Куда катятся федеральные каналы?!
– Уймись!
Митя поднялся и проследовал к столику, облюбованному дамами. Причем, подойдя вплотную, как ни старался, удержаться не смог – поморщился: настолько явственно витал над ним густоконцентрированный запах перегара.
– Э… э… дамы! Доброе утро!
– Доброе… Утро…
– Дамы! Нам сейчас выезжать в президентский дворец… Возможно, вам не стоит… Хм… Возможно, вам стоит немного отдохнуть, чтобы не… создавать прецедента…
В ответ Пруденс выкатила на Митю пьяные, с красными белками глаза:
– Какой прецедент, Дим? Все о’кей, не надо драматизировать… Всего лишь дворец очередного восточного царька.
Солидарная с ней по данному вопросу госпожа Розова размашисто, по амплитуде маятника, качнула головой и пьяно заявила по-русски:
– И не таких китов гарпунили!
– Дамы… Я… Не хотелось бы международного скандала… Дэнс, ну тебе правда надо немного подремать. Я… Мы с Полом присмотрим за Бобом Ли, он картинку снимет…
– Дим, ты достал уже своей заботой! Папочка нашелся! Снова на руках меня понесешь? При чём здесь «присмотрим за малышом Ли»? Я лично Асаду вопрос должна задать!.. И кстати, Эл абсолютно права насчет кита.
– Ого! Дэнс, ты начала понимать по-русски?
– Давно… Всё, Дим, не стой над душой! Ты прям как мой бывший церэушник Майкл. Тот тоже – если возмётся тебе мозг трахать, то будет долбить, пока несколько раз подряд не кончит… Короче, Дим, отвали! Сейчас мы тут с Эл немного поправимся…
Перехватив алчущий взгляд Пруденс, направленный на большой таз со льдом, в котором плавали уже открытые бутыли с игристым вином, Митя понял, что дальнейшее проведение переговоров бессмысленно, и, вздохнув, вернулся за столик к Медвежонку.
– Ну как? Насколько все страшно?
– Да в мясо обе. Сейчас собираются похмелиться, а потом идти гарпунить главного местного кита.
– Сильно. Прям как я в молодости. Слушай, а может, их связать? Оцени, я даже снимать это не буду. Хотя мог бы. Жанр наш.
– Паш, ну ты-то хоть кровь не пей! Если они сейчас концерт закатят – найдётся кому заснять. Устроили, блин, вечер воспоминаний…
Международного скандала с двумя телезвёздами не случилось. К сожалению. Случилась гораздо более страшная беда. Никто из нас её не ждал и даже не подозревал о ней. Это я только потом, задним числом, вспомнил какое-то нервозное поведение сирийских офицеров в то утро…
Про съеденный роскошный завтрак все уже давно забыли, тем более что стрелки часов неумолимо намекали на скорый обед. Между тем обычно пустынный, внушительных размеров холл Sheraton Damascus Hotel по-прежнему был под завязку забит томящимися от жары и безделья журналистами всех цветов кожи и флагов. Здесь царила атмосфера тягостного, сродни привокзальному, ожидания. Разве что подозрительно часто, деликатно обтекая журналистов, туда-сюда сновали вооруженные сирийские офицеры.
Единственными, кого подобное положение вещей устраивало вполне, были Элеонора и Пруденс, мирно, чуть ли не в обнимку спящие на одном из диванчиков. Покой теледив охраняли оруженосцы-операторы. Но если закаленный в алкобаталиях Митя чувствовал себя вполне бодрячком, то вот Боб Ли после вчерашнего явно страдал – и физически, и морально. В разговоры с «русским монстром» по своей инициативе отпрыск конгрессмена не вступал, а когда Митя пытался заговорить с ним сам, отдежуривался короткими фразами и виновато отводил глаза…