– Слышала, До, что он сказал? «Нам нечего бояться, кроме своего собственного страха»! – Президент запретил оголтелую конкуренцию, взвинчивающую цены, пообещал регулировать рынок, установил минимальные уровни оплаты труда во всех отраслях. – Раз говорит, что не надо бояться, – не будем. Работать надо. Честно работать, только и всего! – рассуждал Мартин.

– А как работать тем, кто понаехал в Хобокен, потеряв работу? Кто ходит с протянутой рукой? У нас в больнице ежедневно рожают бродяжки. Сердце кровью обливается, когда выпроваживаешь мать с ребенком на улицу. Рузвельт обещает программу социальной поддержки! Прекрасно! А где деньги-то взять? Такое огромное государство обанкротилось. Это ж уму непостижимо! – Раскрасневшаяся Долли с грохотом шуровала на кухне. Мытье тяжелых сковородок всегда вызывало у нее прилив социальной активности. – Проклятый капитализм! Совсем заел.

– Ладно, До, не бушуй. Не надо нам пирожных, пусть кусок хлеба будет. А его у нас с тобой не отнимут, поскольку всегда будут рожать и всегда будут гореть. Значит, акушерки и пожарные голодными не останутся. – Он встал и обнял горячие плечи жены. – И парень наш все перерастет, вот увидишь.

Как накликал Мартин: его пожарный расчет вызвали на собственную улицу – горел магазинчик скобяных товаров. Домишко ветхий, но ведь и до беды недалеко – ветер сильный, рядом сараи, а через два дома расположен и его собственный дом.

Стоя на металлической лестнице, Мартин отчаянно сражался с огнем, направляя в самое пекло струю из брандспойта. Алые отблески играли на его шлеме, вода с шипением набрасывалась на огонь. Только когда все закончилось и пепелище дымилось, разбрасывая гарь, он увидел толпу мальчишек, собравшихся у красной машины. Чумазый Фрэнк возглавлял компанию.

– Па! Мы тебе помогали. Все канистры с бензином из сарая в сторону оттащили. А то как рвануло бы! – отрапортовал он.

– Молодцы, парни! – Сматывая толстый шланг, Мартин помахал помощникам рукавицей. И подумал: «Может, у сына наследственная тяга к профессии? Не испугался же огня, сообразил!»

Много позже он узнает, что запалил бумагу у скобяной лавки сам Фрэнк – уж больно ему хотелось продемонстрировать пацанам величие своего отца, борющегося с огнем.

Долли тоже размышляла о будущей профессии сына, но в другом ключе: она не слышала никогда про великих пожарных! Вот писатели – другое дело. Денежно и не опасно. Но начинать, конечно, надо с самого малого… Она не скупилась на слова, расписывая способности сына Альберту Тотто – крестному отцу Фрэнка, руководившему небольшой газетой в Хобокене. Вскоре младшего Синатру взяли туда курьером. Но таскать тюки с газетами за одиннадцать долларов в неделю – не большая радость, тем более когда шеф – сам крестный.

– Другие вон сидят и пишут! А чего тут сложного – сходил на баскетбольный матч и пиши, что видел. Сходил на боксерский турнир – снова есть о чем начирикать! Я ж в спорте дока! – напирал Фрэнк. – Ма, пусть крестный сделает меня репортером.

– Фрэнки, мальчик… Не сомневаюсь, у тебя получится. Но надо подождать. Ты всего полтора месяца в газете, – засомневалась Долли.

Однако юный Синатра отличался упрямством и напористостью, частенько переходящей в наглость. Вскоре случай помог ему. Журналист, ведущий спортивную колонку, погиб в автокатастрофе, и Долли решила, что настала пора сыну попросить для себя место погибшего Пита.

– С Богом! – перекрестила она уходящего Фрэнка и принялась готовить праздничные медовые коржики, уверенная: у ее сына все получится. Трубку заверещавшего телефона Долли сняла липкой от теста рукой. В трубке бушевал Альберт: