Проржавшись внутри, я сберег Саре репутацию.

Ее горбинка — то, что делает Сару уникальной.

Я до сих пор считаю ее милой — горбинку, не Сару. Милота и Сара — понятия несовместимые, но понял я это позже, когда Сара решила познакомить меня со своими родителями, считая, что у нас — рука об руку прямо до гроба.

Если бы моя сестра Софья знала иврит, думаю, они бы неплохо спелись. Они похожи характерами. Но, увы, Софи не в её команде. Это я понял ещё на пороге дома, когда сестра после того, как я представил Сару как свою девушку, мерзко скривила физиономию.

Моя мама сделала примерно так же, но с толикой удивления и снисхождения в то время, как любимый сын зажал её в крепких объятиях, а отец… Отец — мировой мужик, хотя даже в его выгнутой брови я прочитал изумление. Оно и понятно: месяц назад родители приезжали ко мне в Тель-Авив на вручение диплома, и о Саре даже близко никто не знал.

То, что я в отношениях полгода, не знал никто. И Сара тоже не подозревала того, что наши скупые встречи в течение недели не результат моей дикой занятости в медцентре, а всего лишь приезд моих родителей.

Я не так часто их вижу. Да что говорить — мы видимся редко, и ту неделю, во время которой они были в Израиле, я жадно хотел провести с ними. С семьей.

Я не стал знакомить Сару с родителями, черт его знает, почему. Но так чувствовал.

Не готов, не уверен, побоялся — хрен поймешь! Может, всё вместе.

Но на воре, как говорится, и шапка горит. Когда мы с мамой обедали в не самом популярном заведении Тель-Авива, каким-то немыслимым образом нас увидела Сара. Я не знаю кого мне благодарить, но разбор полетов моя девушка устроила не в ресторане, а в моей съемной квартире.

Тогда мы впервые сильно поругались. Тогда мое терпение начало давать течь.

Сара бросала в меня посуду, которая даже не моя, а хозяйки квартиры. Она орала о том, что я кобель и мерзавец, а также изменщик. Когда я признался, что та «старая шлюха» — моя мать, Сара осталась верной себе, заменив «кобеля» на «лжеца», а «изменщика» — на «подонка». Короче, при любом раскладе я остался мерзавцем.

Три дня назад мы вновь поругались.

Я уладил все дела со стажировкой и освободился раньше, чем планировал. В тот же день я купил билет в Россию, решив провести выпавшие свободные дни с семьей.

Вечером я сказал об этом Саре, на что получил версию того, что мой скорый отъезд — повод скорее смыться и начать изменять ей прямо на борту самолета.

Сара уверена, что я приехал не на свадьбу к сестре, а для того, чтобы поиметь всё, что движется.

Мы ругались до тех пор, пока я не купил ей билет. Даже мои доводы о том, что иврит кроме мамы в моей семье не знает никто и ей будет попросту некомфортно, Сару не остановили.

Сару не остановили мои предостережения от того, что моя семья не чета ее, в которой мне выдалось однажды побывать. В еврейской семье моей девушки чтут национальные традиции, правила поведения и воспитания, дипломатично и спокойно решая вопросы. В моей семье по-другому: мы шумим, перебиваем друг друга, у нас устоявшийся сложившийся юмор и общение между собой, в котором не каждому может быть уютно. Но держать меня за яйца Саре оказалось важнее собственного комфорта.

Я купил ей билет. А после у нас был охрененный секс.

— Она кузина, — в который раз подтверждаю свои слова, сказанные Саре в комнате. Чтобы сберечь нервные клетки Саре и себе, мне пришлось назвать бывшую подругу детства дальней родственницей, с которой мы общались в последний раз сотню лет назад.

Я говорю на несколько тонов тише, давая своей девушке понять, что и в моем доме неплохо бы уважать хозяев.