– Да что с тобой, Марьям? В шкафу на верхней полке целый блок спичек. Сама же и складывала.

Горло печёт. Никак не могу отдышаться после всплеска эмоций.

– Так это... Шкаф ищу! – пищу с перепугу. Более адекватных отмазок на ум не приходит.

Абсурдность ответа просто зашкаливает. Хоть прямо сейчас садись писать мемуары под рабочим названием «как облажаться за полсекунды».

– Ты мою малиновую настойку, часом, не трогала? – с обманчивой мягкостью вопрошает отец.

Лучше б настойку, папа. Вот честно.

– Н-нет...

– А ну-ка, дыхни...

Мурашки, скучковавшиеся где-то в районе затылка, колючей вереницей сбегают вдоль позвоночника – щекотно и мерзко. У отца, конечно, обоняние так себе, но и от меня мужским парфюмом разит за версту. Дорогущий, наверное. Я такой стойкий запах всего-то раз и встречала, случайно разлив дедушкин «Шипр».

– Эм-м-м... А куда дышать? Я не вижу.

И тут скотина Мартышев всхрапывает сдавленным смехом. К счастью, раскат грома смазывает подозрительный звук, но я всё равно вытягиваюсь по струнке.

– Марьям, ты простыла опять?.. – настороженно справляется отец.

Секундной форы мне достаточно, чтобы взять себя в руки.

– В носу что-то свербит, – растягиваю губы в нервной улыбке, ногой задвигая под стол лоферы Макса.

– Дочь, в этом месяце копейки лишней нет. Тут либо лекарства, либо зимние сапоги. Так что не вижу повода для радости.

Да я как бы тоже. Невыносимо стыдно, что от финансовых проблем моей семьи чужие уши вянут.

Вдруг ослепительной вспышкой загорается свет. По глазам будто плеть стегает. Я на секунду зажмуриваюсь, молясь, чтобы одежда на мне не была вывернутой наизнанку. А когда с опаской кошусь на отца, обнаруживаю, что он застыл, глядя себе под ноги взглядом человека, глубоко потрясённого внезапным ударом по голове.

Ещё даже не зная, что там, заранее холодею. Осторожно опускаю взгляд вниз.

Ну, Мартышев...

И почему я не удивлена?

Молчим, смотрим на тёмно-синие труселя с кричащей надписью на причинном месте:

«Сто прыжков без парашюта».

– Нашлись! – подхватываю улику с пола, опережая неловкие расспросы, и живо бросаю в таз к выстиранному белью. – Так и знала, что что-то выронила.

– Это Амиля, что ли?

Так как от отца продолжает фонить недоверием, принимаю вид убеждённый и в меру порицательный.

– А чьи же, – приплетая брата, всем сердцем надеюсь, что этот бесславный эпизод к его приезду канет в забвение. На что интуиция лишь скептически хмыкает, а глаз, соответственно, начинает предательски дёргаться.

– Н-да... Совсем сопляк от рук отбился, – хмурится отец. – Приедет, я освежу в его памяти лекцию о половом воспитании. Ремнём. Тьфу ты! Экстремал недоделанный.

– Ты промок. Сходи, переоденься, я пока чайник поставлю, – говорю тихо.

Дождавшись, когда тяжёлая поступь отца затихнет в соседней комнате, распахиваю настежь окно.

– Уходи давай. Быстро!

Смущённо поправляю свитер, глядя на выбирающегося из-под стола Макса. Со штанами подмышкой, зато сразу в двух кофтах. Главное – улыбка до ушей. Весело ему...

Похоже, старик Амур уже не тот. Совсем ослеп, болезный.

Макс мешкает, проводит языком по губам, но молчит. Пару секунд пронзает меня дурным совершенно взглядом. Я пинаю его под колено, вкладываю в руки изгвазданные грязью лоферы и требовательно указываю пальцем на окно. Не по себе потому что, когда на тебя так странно смотрят.

К счастью, повторять не требуется. Но не проходит минуты, как Мартышев снова даёт о себе знать.

– А трусы? – громким шёпотом доносится из-за пелены дождя. Я чуть створками ему в нахальное лицо не заряжаю! – Они мне теперь дороги как память.