– Нам пора домой, – ответил он.

По дороге домой мы не обменялись и десятком слов. Я обожаю кататься верхом, но в этот день я с гораздо большим удовольствием прокатилась бы на чем-нибудь лязгающем и громыхающем, но только – быстрее!..

Следующие несколько дней Брайан явно избегал меня – мы встречались с ним только за обеденным столом. Потом как-то утром ко мне подошла Анита.

– Марджори, дорогая, – сказала она, – я собираюсь съездить в город по разным мелким делам и хочу, чтобы ты помогла мне. Ты мне не поможешь?

Разумеется, в ответ она услышала «да». Мы зашли в несколько магазинчиков на Глостер-стрит и Дарем, никакой помощи от меня не требовалось, и я решила, что ей просто нужна была компания. Это обрадовало меня – в обществе Аниты бывать очень приятно (до тех пор, пока ей не перечишь).

Закончив ходить по магазинам, мы прошлись по Кэмбридж-террас, вдоль берега Эйвона, по Хэгли-парку и вошли в ботанический сад. Там она нашла местечко на солнце, откуда мы могли наблюдать за птицами, и извлекла из сумочки свое вязание. Какое-то время мы просто сидели или болтали ни о чем.

Примерно через полчаса ее телефон загудел. Она вынула его из сумочки для вязания и вставила динамик в ухо.

– Да? – Секунду она слушала, потом кивнула и сказала: – Спасибо. Пока, – и убрала телефон, не удостоив меня сообщением, кто ей звонил. Что ж, ее право.

Впрочем, когда она заговорила со мной, я почувствовала, что телефонный разговор имел к этому отношение.

– Скажи мне, Марджори, – спросила она, – ты никогда не испытываешь никакого сожаления? Или хотя бы малейшего чувства вины?

– Ну, иногда. Почему бы и нет? А о чем я должна сожалеть? – Я стала прикидывать, где я могла быть неосторожной и чем-то задеть Аниту.

– О том, как ты обманула и предала нас?

– Что-о-о?!

– Не строй из себя святую невинность. Мне никогда не приходилось раньше иметь дело с существом, рожденным не по законам Божеским. И я не знаю, доступны ли тебе понятия вины и греха, но, полагаю, теперь, когда ты разоблачена, это не имеет значения. Семья требует немедленно аннулировать твой контракт. Брайан сегодня встречается с судьей Риджли.

Я выпрямилась и спросила:

– На каком основании? Я не совершила ничего дурного.

– В самом деле? Ты забыла, что по нашим законам нечеловек не может заключать брачный контракт с людьми.

Часом позже я села в шаттл, летящий в Окленд, и в моем распоряжении оказалось достаточно времени, чтобы обдумать глупость, которую я сотворила.

Почти три месяца – с той самой ночи, когда мы говорили об этом с Боссом, – я впервые не испытывала беспокойства по поводу моего «человеческого» статуса. Он сказал мне, что я «такой же человек, как сама праматерь Ева», и что я спокойно могу рассказывать всем и каждому, что я ИЧ, потому что никто мне не поверит.

Босс был почти прав. Но он не рассчитывал на то, что я стану доказывать свою «нечеловечность» – юридическую «нечеловечность» по новозеландским законам.

Первым моим побуждением было потребовать слушания перед семейным советом в полном составе – но мое дело, оказывается, уже обсуждалось на закрытом заседании, и голоса легли против меня, шесть «против», «за» – ни одного. Мне даже домой не пришлось возвращаться. По телефону (в ботаническом саду) Аните сообщили, что все мои личные вещи упакованы и отправлены в камеру хранения на шаттл-вокзале.

Конечно, я могла настаивать на том, чтобы «приговор» был произнесен мне всем домом, а не довольствоваться заявлением лишь одной Аниты. Но зачем? Чтобы выиграть спор? Доказать свою правоту? Или помахать после драки кулаками? Пять секунд ушло у меня на то, чтобы осознать – все, чем я дорожила, пропало. Исчезло, как радуга; лопнуло, как мыльный пузырь, – я больше не была