, которое тоже не имеет никакого отношения к чтению чужих писем). Впрочем, отсутствие слова отнюдь не означает отсутствия во французской истории самой практики вскрытия частной корреспонденции. Один французский политик середины ХХ века назвал тайную полицию службой «политической метеорологии»; так вот, вскрытие писем – непременный рабочий прием этой метеорологической службы. Оно процветало при Старом порядке; после Революции 1789 года его гневно осудили как «одно из самых абсурдных и подлых изобретений деспотизма», но уже в 1791 году восстановили для писем, приходящих из-за границы или отправленных туда. Наполеон также прибегал к перлюстрации и, по его собственному позднейшему признанию, охотно читал переписку своих министров, камергеров и генералов; правда, относительно писем простых граждан он считал, что их вскрытие принесет больше вреда, чем пользы. Читали чужие послания и в эпоху Реставрации: король сообщал директору почтовой службы имена тех людей, с чьими письмами хотел бы ознакомиться, во время сортировки корреспонденции эти письма откладывали в сторону и передавали в «черный кабинет», где с ними «работали», а затем специальный почтальон доставлял их адресатам – естественно, с опозданием. Делалось это втайне, однако в самом конце эпохи Реставрации тайное стало явным и разгорелся скандал, приведший к отставке директора почтовой службы Вольшье; власти пообещали закрыть «черный кабинет», но на самом деле всего лишь перенесли его в другое место. После Июльской революции вскрытие писем опять-таки подверглось решительному осуждению, однако само обыкновение при необходимости вскрывать их не исчезло, хотя и стало более редким. А при Второй империи надобность в тайном «черном кабинете», казалось бы, отпала вовсе, но отнюдь не потому, что власти сделались менее любознательны, а потому, что еще в 1853 году было выпущено специальное постановление, дававшее право префекту полиции и префектам департаментов затребовать у почтовой администрации любое интересующее их письмо. Однако при этом все должно было строго соответствовать букве закона. Когда в 1867 году стало известно, что внук Карла Х (к этому времени заменивший титул «герцог Бордоский», полученный при рождении, другим – «граф Шамборский») разослал своим сторонникам обычной почтой автолитографированное послание на политические темы, префект полиции поручил генеральному директору почтовой службы изъять эти письма, а тот отдал соответствующее приказание почтовым служащим. Однако при этом были нарушены некоторые юридические процедуры, вследствие чего разразился большой скандал, причем французы не только возмутились произволом, но и отреагировали в присущей им остроумной манере: в течение некоторого времени шутники предупреждали прямо на конверте, что в нем не содержится «ничего от графа Шамборского».

Что же касается перлюстрации в России, то ее формам и совершенствованию посвящена недавно вышедшая в «Новом литературном обозрении» подробная монография В. С. Измозика «„Черные кабинеты“. История российской перлюстрации XVIII – начала XX века», поэтому любознательных я отсылаю к ней. Здесь же достаточно будет сказать, что «немножко распечатывали» (по выражению из гоголевского «Ревизора») письма не непосредственно сотрудники III Отделения, а почтовые чиновники, трудившиеся в секретной экспедиции почтового ведомства (так называемых «черных кабинетах», учрежденных при почтамтах некоторых городов). Причем распечатывали не по собственному выбору, а в соответствии с указаниями, поступавшими из III Отделения. Туда они и отправляли сделанные ими выписки из писем, а глава III Отделения «всеподданнейше» докладывал о них императору. Корреспонденция из Франции вызывала у властей особые подозрения, которые стали еще сильнее после подавления Польского восстания и эмиграции многих его участников в эту страну. Отсюда такие меры, как приказ Бенкендорфа от 15 декабря 1832 года, предписывавший, «чтобы все письма, из Парижа получаемые, были пересматриваемы» и те из них, при которых окажутся «возмутительные прокламации» от поляков, доставлялись к главноначальствующему над Почтовым департаментом князю А. Н. Голицыну. В апреле 1833 года та же мера была распространена на Безансон (где с января 1832-го по май 1833 года располагался приют для польских эмигрантов), а в мае 1833 года Бенкендорф известил князя А. Н. Голицына о повелении императора отдать приказ, чтобы во всех почтовых конторах западных губерний все письма, приходящие из Франции, а также туда направляемые, доставлялись к начальнику почтового ведомства.