Выше много говорилось о той дурной репутации, какую имели французы в глазах Николая I и его приближенных. Однако присутствие в России «полезных» французов заставляет скорректировать картину полного неприятия и отвержения. «Полезные» французы отнюдь не считались опасными смутьянами (хотя такую возможность власти неизменно подразумевали); они не только спокойно трудились в России, но порой даже просили российского подданства и довольно легко его получали (разумеется, в том случае, если речь шла не о католическом священнике). Вот, например, короткая история дантиста Жоли. 29 октября 1831 года московский гражданский губернатор Николай Андреевич Небольсин сообщил Бенкендорфу, что
французский подданный, зубной врач Карл Жоли, представя в Московское губернское правление аттестат на звание лекаря, просит о приведении его к присяге в подданство России и о выдаче надлежащего о том свидетельства.
Небольсин уточнил:
Представляя при сем означенный аттестат, я имею честь испрашивать разрешения Вашего Высокопревосходительства о приведении к присяге Карла Жоли на верность подданства Российскому престолу. При чем нужным считаю присовокупить, что Карл Жоли родился во Франции в городе Месс и в Россию приехал в 1825 году, образа жизни и поведения хорошего, а занятия его состоят в лечении зубной боли.
8 ноября 1831 года из III Отделения был подан императору «всеподданнейший доклад о принятии в вечное подданство России французского подданного зубного врача Шарля Жоли», и через 10 дней Бенкендорф известил Небольсина о Высочайшем соизволении Его Императорского Величества на то, чтобы Жоли был в российское подданство принят. После этого дантисту следовало принести «присягу на верность подданства Российскому престолу» в Московском губернском правлении. Губернское правление обязано было сообщить о принятии присяги иностранцем в канцелярию губернатора, а тот – известить об этом министра внутренних дел (это последнее правило было введено в конце 1840-х годов). Иностранец, ставший российским подданным, получал те же права, что и коренные жители (потомки этих обрусевших французов живут в России до сих пор; в Москве существует специальная Ассоциация потомков французских семей в России, занимающаяся историей этих родов).
О том, какие французы были «востребованы» в России, позволяет судить, например, тот (упоминавшийся выше в главе первой) список 49 французов обоего пола, принявших русское подданство с 1827 по 1834 год, который в апреле 1834 года представил вице-канцлеру Нессельроде французский посол маршал Мезон. Вот их профессиональный состав: учителя, земледелец, гувернер, слуги, негоцианты, дворецкий, купец, фабриканты, дантист (уже знакомый нам Жоли), приказчики, актриса (Фелисите Гюллен, к которой мы еще вернемся в главе шестой), камердинер, аптекарь, переплетчик.
Еще более полное представление об отношении властей к «полезным» иностранцам (а среди них не последнее место занимали французы) дает эпизод 1841 года, когда был собран специальный «комитет об иностранцах», призванный разработать меры «для отвращения многочисленного приезда в Россию бесполезных и вредных иностранцев». Одна из этих мер была предложена министром финансов, который полагал, что «было бы полезно обложить пароходы определенным не слишком высоким платежом за каждого иностранца, подобно тому как платят за паспорты отъезжающие за границу русские подданные: ибо пароходы, по незначительности издержек за переезд, составляют главную причину умножения у нас вредных иностранцев». Бенкендорф, со своей стороны, предложил существенно (в десятки раз) увеличить взимаемые с иностранцев пошлины, и император «предварительно соизволил на это», однако тут министры, входившие в комитет, судя по всему, испугались каждый за свою отрасль и «изъявили опасения, чтобы с введением новых правил не произошли случаи, затруднительные для нашего государства». Иностранцев разделили на категории, и тотчас выяснилось, что практически ни одну из них нельзя обидеть повышением пошлин.