Полицейский. Вы что, спятили? Это что за безобразие на машине?

Поэт. Жизнь – КОШМАР!

Я. Мой предок был распят на колючей проволоке в Шампани!

Полицейский. Ладно, волоките их в восьмой ОППУР.

Я. Что это еще за ОППУР?

Второй полицейский. Отдел приема, поиска и уголовных расследований Восьмого округа.

Поэт. «По мере того как человеческое с-с-существо продвигается по дороге жизни, роман, потряс-с-савший его в юности, и волшебная сказка, вос-с-схищавшая его в детстве, с-с-сами с-с-собой увядают и меркнут…»[5]

Я (фанфаронски и одновременно услужливо). Это не его. Вы читали «Искусственный рай», капитан? Вы знаете, что искусственный рай помогает нам убежать из натурального ада?

Полицейский (в рацию). Шеф, мы их взяли с поличным!

Второй полицейский. А не фига было на улицу переться! Шли бы в сортир, как все люди. Нарвались, так не скулите.

Я (стирая порошок с капота своим шарфом). Мы – не как все люди, майор. Мы ПИС-С-САТЕЛИ, ясно?

Полицейский (хватая меня за рукав). Шеф, подозреваемый пытался уничтожить вещественное доказательство!

Я. Э-э, дорогой, зачем же так грубо? А если у меня теперь перелом? Мне больше нравилось, когда вы носили меня на руках!

Поэт (энергично мотая головой, что, по его мнению, было наилучшим выражением оскорбленного достоинства и гордости непонятого художника). Свобода недостиж-ж-жима!..

Полицейский. Заткнется он когда-нибудь?

Поэт (с убеждением в необходимости убеждать, выговаривая каждое слово старательно, по слогам, воздев кверху палец, словно бомж, беседующий сам с собой в метро). Власти нужны ар-р-ртисты, чтобы было кому говор-р-рить ей пр-р-равду!

Полицейский. Да что я тут с вами, в игрушки играю?

Поэт. Нет! С вами играть нельзя – вы всегда выигрываете!

Шеф (по рации). Ну все, хватит! Доболтались до капэзэ. Забирайте их!

Я. Да как же это? Слушайте, у меня брат – кавалер ордена Почетного легиона!

Еще один сеанс левитации, и мы очутились в завывающей двухцветной машине.

Не знаю почему, но мне сразу вспомнился фильм «Жандарм из Сен-Тропе» (1964), в котором Луи де Фюнес и Мишель Галабрю гоняются по пляжу за стайкой нудистов, чтобы выкрасить их синей краской. Мы каждое лето смотрели его всей семьей в Гетари, в гостиной, где пахло дымком из камина, мастикой для паркета и «Джонни Уокером» со льдом. Еще одну параллель можно было бы провести с «Никелированными пятками на шухере» Пелло[6], но я так и не мог решить, кто будет Гулякой, а кто Ищейкой.

Мне уже приходилось сидеть в «обезьяннике» – в марте 2004-го, во время Парижского книжного салона. Я попытался пробиться к президенту Шираку и преподнести ему майку с изображением Гао Синцзяня. Почетным гостем Салона был Китай, но власти странным образом «забыли» пригласить на него китайского диссидента, бежавшего во Францию и принявшего французское гражданство, лауреата Нобелевской премии по литературе 2000 года. Тогда меня тоже подняли над землей чьи-то мощные руки; как и в этот раз, ощущение меня приятно поразило. Должен уточнить, что мне повезло: одному из моих носильщиков передали по рации приказ:

– Не бить. Его знают.

В тот день я благословил свою популярность. Меня выпустили через час, а назавтра история о моем задержании появилась на первой странице «Монда». Час заключения в зарешеченном грузовике за репутацию бесстрашного защитника прав человека – классное соотношение: «физическое неудобство – информационная поддержка». На сей раз мне предстояло просидеть взаперти подольше, и пострадал я за акцию далеко не столь гуманистическую.

Почему Гетари? Почему мое единственное детское воспоминание постоянно уводит меня в этот красно-белый мираж Страны Басков, где ветер надувает развешанные на веревках простыни, словно паруса неподвижно застывшего корабля?