Между тем слухи о том, что Наполеон убивал своих раненых и больных, продолжали расти и множиться даже после его возвращения из Египта. Они распространялись как солдатами и офицерами французской армии, так и англичанами. Чтобы избавиться от этих обвинений, Наполеон велел запечатлеть свое посещение чумного барака на картине. По словам Боба Бриера, «полководец умел делать красивые жесты» и потому велел художнику изобразить, как он, «подражая жестам целителей, касается больных и умирающих». По той же причине «мертвый солдат был изображен живым, а сам госпиталь – гораздо большим и лучшим, чем он был на самом деле». Так, по мнению Бриера, родилась еще одна наполеоновская легенда.

Только спустя 15 лет, находясь уже в ссылке на о. Св. Елены, бывший император французов вынужден был признать, что в слухах об отравлении «есть доля правды». А состояла она, по его словам, вот в чем: «…у меня было сто человек, безнадежно больных чумой: ежели бы я их оставил, то их всех перерезали бы турки, и я спросил у врача Деженетта, нельзя ли дать им опиум для облегчения страданий: он возразил, что его долг только лечить, и раненые были оставлены. Как я и предполагал, через несколько часов все они были перерезаны».

Красочный рассказ о посещении больных чумой в Яффе был не первым и не последним мифом Египетского похода. Следующий был создан после безрезультатной осады крепости Сен-Жан-д’Акр (турки называли ее Аккой или Акрой), укрепленной массивными стенами. Одолеть этот «твердый орешек» было очень нелегко, но Наполеон считал, что сама «судьба заключена в этой скорлупе», и был намерен во что бы то ни стало расколоть его. Как писал А. Манфред, «за Сен-Жан-д’Акром открывалась дорога на Дамаск, на Алеппо; он уже видел себя идущим по великим путям Александра Македонского. Выйти только к Дамаску, а оттуда стремительным маршем к Евфрату, Багдаду – и путь в Индию открыт!» Но стремительного марша не получилось. Наполеоновская армия, измученная болезнями и палящим солнцем, подошла к городу только 18 марта. По мнению историков, приди она на три дня раньше, город был бы взят без проблем. Как оказалось, именно эта потеря времени стала для французов роковой.

Надолго увязнув под стенами Акры, французская армия с каждым днем теряла людские силы, боеприпасы, технику, восполнить которые было нечем. К маю положение ее стало катастрофическим. Анализируя его, А. Манфред задавался вопросом: «Шестьдесят два дня и ночи длилась осада и штурм Сен-Жан-д’Акра; потери убитыми, ранеными, заболевшими чумой возрастали. Погибли генералы Кафарелли, Бон, Рамбо, еще ранее был убит Сулковский. Ланн, Дюрок, многие офицеры получили ранения. Не грозила ли всей французской армии опасность быть перемолотой под стенами Сен-Жан-д’Акра?» Видимо, этот же вопрос задавал себе и Бонапарт, и ответ на него страшил великого полководца. Он хорошо понимал, что длительное двухмесячное сражение у Акры, в котором он потерял 1200 убитых, 1000 умерших от чумы и 2300 раненых[5], проиграно и скоро это станет очевидным для всех. Теперь Наполеона волновало не столько то, как сберечь остатки армии, сколько то, как выйти из безнадежного положения с высоко поднятой головой. Он уже не думал о грандиозном походе в Индию, но и уйти из Сирии нужно было красиво.

Осада Сен-Жан-д’Акра была снята 20 мая, и под покровом ночи французская армия бесшумно покинула позиции. Но чтобы замаскировать ее отход, Наполеон велел еще в течение шести дней вести удвоенный артиллерийский обстрел крепости. В обращении к солдатам он много распространялся о подвигах, о славе, победах, ни слова не сказав о подлинных причинах ухода из Сирии. Вместо этого отступление он объяснил необходимостью решения новой стратегической задачи: «Через несколько дней вы могли надеяться захватить самого пашу в его же дворце. Но в это время года взятие замка Акры не стоит потери нескольких дней. К тому же храбрецы, которых мне пришлось бы там потерять, необходимы сегодня для более важных операций».