К тому времени ее уже обтекал оживленный поток людей, спешно вылезших из кроватей и устремившихся на работу в середине напряженной рабочей недели, проходящей, как водится, в агрессивном ключе. Порой в этот поток вклинивались туристы, активные и заинтересованно поблескивающие глазами. Экипированные дневниками и фотокамерами, они вылезли на улицы пораньше, чтобы пропитаться деловым духом города. В отличие от туристов, Магали не выделялась из толпы. Ничуть.
В зеркале ванной комнаты она выглядела изысканно, безупречно, именно так, как хотела выглядеть, чтобы произвести желаемое впечатление. На острове букеты роз приветствовали ее с любовью и уважением. А здесь – здесь она ассоциировалась лишь с очередной парой сапожек, чьи каблучки бодро стучали по тротуарам.
Добравшись до кондитерской Филиппа Лионне в квартале Сен-Жермен, она стала всего лишь двадцатичетырехлетней женщиной с ограниченными средствами для удовлетворения ее вкуса к моде в изысканной и полной соблазнов, живущей напряженной жизнью столице.
Но вот он… его власть ощущалась повсюду. Его родовое имя красовалось на Елисейских полях, на улице Фобур Сен-Оноре и здесь, на бульваре Сен-Жермен, – в общем, во всех центральных кварталах столицы. Пока они с тетушками скромно поддерживали тайную привлекательность кафе для избранных в самом сердце Парижа, он подавлял своим превосходством весь этот падкий на соблазны город, снисходительно принимая льстивые восхваления. В витрине его кондитерской поблескивал позолоченными буквами фамильный герб. В изящных строчках на фасаде его заведения запечатлелись триумфальные достижения фамильной истории. Он происходил из старинного рода диктаторов вкусовых пристрастий парижан.
Вывеска на его кондитерской гласила, что она не откроется до десяти утра. Осуждающе глянув на дверь, Магали решительно толкнула ее и, удивившись тому, что та легко поддалась, зашла в пустой зал. Именно так поступала Женевьева, когда что-то вызывало ее недовольство. Интерьер выглядел потрясающе. Фресковая живопись над полированными деревянными панелями перемежалась резным лиственным орнаментом, увитым бутонами роз, ставшим неотъемлемой частью фирменного декора со времен открытия их первой семейной кондитерской полтора столетия тому назад. Из каждого угла лепного потолка на вас взирали львиные морды, оскалившие пасти в грозном рыке. Зеленые мраморные колонны вздымались над поблескивающими застекленными витринами, чье содержимое выглядело более заманчиво, чем королевская сокровищница, а разнообразными оттенками цвета и богатством форм превосходило сундук с самоцветными драгоценностями. Столики и стулья, казалось, изготовили еще в те времена, когда дамы носили роскошные пышные платья, пошитые из двадцати ярдов шелка, а кавалеры склонялись перед ними, целуя руки.
Все это вызвало у нее сильное раздражение. Ей захотелось вдруг развернуться и уйти. Присутствие хоть одного служащего, способного сделать ей пренебрежительное замечание, могло бы пробудить ее чувство гордости. Но это процветающее совершенство пока пустовало.
Ее живот сжался от тошнотворно приторного и густого страха. Что это за глупая затея пришла ей в голову! Здесь, за пределами своего острова, она чувствовала себя мелкой и бессильной. Букашкой. Обаятельный, знаменитый Филипп Лионне, вероятно, лишь смерит ее скептическим взглядом. И выставит вон без всяких разговоров. Уверенно она чувствовала себя лишь в скромном пристанище своего колдовского дома на тихом островке Сены. Его же господство охватывало целый город, а влияние распространилось по всему свету.