Время от времени мотор нашей лодки повторял свои обычные капризы и наконец остановился. Пришлось подлить газолина, чтобы снова пустить машину в ход. Как раз в этот момент лодку подкинуло волной, газолин расплескался и вспыхнул. Горящая жидкость разлилась по дну лодки, где и раньше было уже пролито ее немало. В мгновение ока вся корма превратилась в огненное море. Затлелась и моя забрызганная газолином одежда. Я вынужден был перебежать на нос.

Положение становилось критическим, тем более что вспыхнул большой, наполненный до краев газолином, бидон. Погасив на себе одежду, я снова бросился на корму, схватил бидон и вылил горящую жидкость в море, причем сильно обжег себе пальцы. В ту же минуту вся поверхность моря вокруг запылала ярким пламенем. Я схватил черпак и принялся из всех сил поливать лодку водой. К счастью, самый сильный огонь удалось быстро погасить. С борта «Фрама» все это представлялось довольно скверной картиной; экипаж стоял наготове с канатами и спасательными кругами.

Скоро мы покинули Югорский Шар. Туман тем временем настолько рассеялся, что можно было разглядеть низкий берег, часть моря впереди нас и плавучий лед вдали. В 4 часа утра (4 августа) миновали Соколий остров и вышли в Карское море, которого так опасались. Теперь должна была решиться наша судьба. Еще до отъезда с родины я не раз говорил, что если нам удастся счастливо пересечь Карское море и миновать мыс Челюскина, – самое трудное будет сделано. Виды на будущее теперь были довольно благоприятны: сверху из бочки видно было, что вдоль всего берега к востоку простирается открытая вода.

Полтора часа спустя подошли к кромке льда. Лед был настолько сплочен, что нечего было и думать сквозь него пробиться. Впрочем, на северо-западе он был значительно реже и на краю него виднелось синее небо[126]. Пошли поэтому сквозь редкий лед вдоль берега на юго-восток, а в полдень свернули в открытое море; синее небо на востоке и северо-востоке указывало на чистую воду впереди.

В 3 часа пополудни лед, однако, снова сплотило и я счел более благоразумным опять повернуть под берег, в разводье. Конечно, такой плавучий лед можно было форсировать, но он мог и захватить нас; подвергать себя такому риску было преждевременно.

На следующее утро (5 августа), идя все время под берегом, достигли устья реки Кары и взяли курс на Ямал. Вскоре показалась эта низменная земля. Но после полудня мы попали в туман и густой лед. Следующий день был не лучше. В конце концов стали на якорь у большой ледяной глыбы, сидевшей на мели у берега Ямала.

Вечером несколько человек съехало на берег. Было так мелко, что лодка села на мель в порядочном расстоянии от берега, и пришлось идти к берегу вброд. Берег совершенно плоский, песчаный, гладко отшлифованный волнами. Во время прилива он целиком заливается водой. Прямо перед нами виднелись крутые песчаные холмы высотой в 10–12 метров, а местами даже выше 20 метров.

Мы побродили немного по берегу. Местность повсюду плоская и неприветливая. Наносный лес (плавник) весь засыпан песком и промочен насквозь. Не видно никаких птиц, кроме двух-трех куликов. Когда подошли к озерку, в тумане впереди я услышал крик кайры, но ее самую не видал. Пелена тумана, куда ни повернись, скрывала окрестности. Попадалось немало оленьих следов, но, само собой разумеется, только домашних, принадлежащих ненцам. Живут здесь исключительно одни ненцы. И какая это пустынная, унылая страна!

Один только наш ботаник собрал здесь кое-какую жатву. Между кочками повсюду пленительно улыбались цветы, словно присланные в эту страну туманов вестниками из царства света. Прошли довольно далеко по равнине, встречая лишь небольшие озерки с разделяющими их низкими перешейками и пригорками. Над этими озерками часто слышались крики кайр, но мы ни разу ни одной так и не видели. Все озерки имеют удивительно правильную круглую форму и крутые берега, словно они сами вырыли себе ложе в песке.