Таваддуд поднимает тяжёлый сосуд. Это бесценный биопроцессор, созданный до Коллапса и позволяющий джинну временно локализовать свою сущность в её доме. Снаружи кувшин ничем не отличается от изделий ремесленников Сирра – простая керамика и синяя глазурь, скрывающая сложные схемы.

– По своему опыту я знаю, что семейные проблемы никогда не бывают небольшими, – отвечает джинн.

– Таваддуд! Чем ты занимаешься?

– Боюсь, мне придётся попросить вас уйти, – произносит Таваддуд.

– Конечно, тебе надо только немного помочь мне. До следующей встречи.

Таваддуд ставит сосуд на подоконник. Горячий вихрь раскачивает шторы, раскалённый воздух едва заметно дрожит, и джинн исчезает. Она прячет кувшин между подушками, снова закрывает зеркала и пытается привести себя в порядок.

Раздаётся стук в дверь. Таваддуд уже готова прикоснуться к панели замка, как у неё замирает сердце: книга всё ещё лежит на полу. Она поспешно прячет её в шкатулку и захлопывает крышку.

Дверь открывается. Дуньязада окидывает её злорадным взглядом, держа руку на шее, где висит кувшин карина. Тайные Имена, написанные на ногтях, ярко выделяются на её смуглых руках. Сестра Таваддуд одета для выхода в город: голубое платье, шлёпанцы и украшенная камнями шапочка, волосы заплетены в косички. Как всегда, она выглядит безупречно.

– Я тебе помешала, дорогая сестричка?

– Честно говоря, да.

Дуньязада опускается на подушки.

– Какая миленькая комната. И пахнет чудесно. Ты… развлекалась?

Я знаю, чем ты занимаешься, говорит её улыбка. И поэтому сделаешь всё, о чём я попрошу.

– Нет, – отвечает Таваддуд.

– Отлично. Как раз об этом я и хотела с тобой поговорить. – Голос Дуни понижается до заговорщицкого шёпота. – Я хочу, чтобы ты встретилась с одним молодым человеком. Он богат, хорош собой и вдобавок остроумен, к тому же свободен сегодня днём. Что скажешь?

– Сестрица, я вполне могу сама выбирать себе друзей, – заявляет Таваддуд.

Она подходит к окну и задёргивает шторы.

– О, это мне хорошо известно. Потому ты и водишь знакомство с уличными артистами и всяким сбродом.

– Сегодня днём мне предстоит работа. Благотворительность, а точнее целительство. Бану Сасан[12] – уличному сброду – нужны доктора.

– Я уверена, молодому человеку будет очень интересно увидеть, чем ты занимаешься.

– Конечно: представляю, как трудно рассмотреть жизнь Бану Сасан из башни мухтасиба.

В глазах Дуньязады появляется опасный блеск.

– Уверяю тебя, что мы видим всё.

– Моя работа важнее, чем свидание с надушенным мальчишкой, с которым ты познакомилась на вечеринке в Совете. Дуни, я благодарна тебе за старания, но нет необходимости себя утруждать.

С самым решительным, как она надеется, видом Таваддуд направляется к дверям.

– О, я полностью с тобой согласна. Это всё равно что смывать дикий код с члена муталибуна, и почти так же полезно. Но отец думает иначе.

Таваддуд замирает, ощутив холод в животе.

– Я говорила с ним сегодня утром. Я сказала, что ты раскаиваешься в своих поступках, что больше всего на свете хочешь восстановить доброе имя семьи и снова стать уважаемой женщиной.

Таваддуд оборачивается. Дуни смотрит ей в лицо честными синими глазами.

– Ты хочешь, чтобы я стала лгуньей, сестрица? Сказительницей вроде тебя?

Таваддуд плотнее запахивает на себе одежду и стискивает зубы. «Сказительница. Любовница монстров. Она больше не дочь мне». Так заявил отец три года назад, когда Кающиеся нашли её и возвратили домой из Дворца Сказаний.

– Так кто же это?

– Абу Нувас, – говорит Дуньязада. – Я думаю, отец будет очень доволен, если вы станете… друзьями.