– Пойдём ко мне в общагу, у меня там отдельная комната.

И мы, взявшись за руки, рванули бегом по парку и через десять минут были на месте. Стали судорожно срывать, словно это в кино, одежду друг с друга и упали на мягкий белый ковёр, лежавший на полу. И вот тут меня окатил холодный пот, я хотел её, желал её, ласкал её грудь и вульву, она, в свою очередь, делала подобные вещи с моим органом. Но ОН не реагировал. Все попытки оказались тщетными, я со стыдом отвернулся от этой прекрасной девочки и понял всё. Я вспомнил, как Веха колдовала над моим «мальчиком». А в том, что это было колдовство, теперь никакого сомнения не оставалось.

Я ничего не стал объяснять Валюхе, медленно оделся. Зато она, молодчага, пыталась меня успокоить, что это от длительного перелёта с посадками, от бессонной ночи в самолёте и усталости. Я только молча смотрел в эти карие, ещё недавно озорные, а теперь взволнованные и внимательные глаза и гладил её прекрасные волосы.

Я так же молча вышел из комнаты, тихо притворив за собой дверь. Вышел из подъезда, сел на лавочку и не знал, как мне жить дальше. Я был раздавлен, морально уничтожен. Ведь любовь к женскому полу была неотъемлемой парадигмой моего существования. Мне впервые захотелось закурить. Но я просто испустил дикий вопль гнева и жалости одновременно.

Наш распорядок дня в санатории был следующим: подъём в 7.00, утренний туалет, а затем во всю длину коридора выстраивалась очередь в процедурную, где королевой была Валя Лутова. «Королева» стояла на коленях на мягком коврике около автоклавов, где кипели и стерилизовались шприцы и иголки, так как не было в то время ничего одноразового, пациент входил, становился к ней спиной, приспускал штанину. Она брала рукой в перчатке чистую иглу, зажимала её между указательным и средним пальцем и со шлепком вгоняла в ягодицу, затем соединяла со шприцем и вводила содержимое, прижимала ватку, смоченную спиртом. Следующий! Процесс занимал от силы пять-семь секунд. Затем в ладонь горсть ПАСКа, и всё. Это было её личное ноу-хау. Никаких лежаний на топчанах, наклонов к пациенту. Просто Космос! Наше отделение в тридцать шесть человек проходило за минуты.

Первый раз, после моей неудачи, я встал в очередь последним. Стыд душил меня, а главное, я не знал, как мне теперь вести себя с ней. Но она не показала виду, что что-то произошло с нами не так. Я промямлил: «Доброе утро», услышав в ответ: «Доброе», которое практически слилось со шлепком по ягодице, вгоняющим иглу. Через секунды, отвернувшись от моей задницы, она уже обращалась к санитарке: «Маруся, прибери здесь всё и включай автоклавы на стерилизацию».

Я поплёлся в палату. Но, как ни странно, наши отношения не испортились, а остались по-человечески тёплыми. При встречах мы перебрасывались парой общих фраз, даже шутили, иногда болтали ни о чём или улыбались. Прошло не так много времени, и я понял душу этой девочки, её глубинную силу и мужество.

После уколов был обход врача нашего отделения, Риммы Николаевны, сопровождаемой всё той же Валентиной. Врач расспрашивала про состояние организма, про общее самочувствие, жалобы, при необходимости вносила корректировку в лечение. Со временем я заметил, что у неё во рту постоянно леденец. Пациенты, уверенные, что она без них жить не может, частенько дарили ей коробочки с монпансье. Она благодарила милой улыбкой, слегка смущаясь. Я был у верен, что у неё проблемы с зубами, или дёснами, или желудком. Но оказалось, что я ошибался.

После обхода – завтрак, вполне приличный для такого рода заведений, и наконец, если нет процедур, – Свобода. Я мог отправиться в город, красавица Ялта раскинулась в пятистах метрах ниже по склону горы. Я любил пешие прогулки, тем более вниз спускаться по асфальтированному серпантину было в кайф. Гулял по набережной и кормил чаек хлебом с руки, предварительно запасшись парой его кусков в столовой за завтраком. Туристы, да и местные жители, делали то же самое. Это был аттракцион.