– Жалко у мушки, – высказался Андрей, с интересом рассматривая девицу.

Ее дурацкая длиннополая юбка задралась, открыв прекрасный вид на стройные ноги. Просто неподобающе длинные и стройные для занудной училки!

– У какой мушки? – Длинноногая училка заметно тупила.

– У той, которая из бессмертного произведения народной поэзии, – любезно объяснил Андрей. – Помните? «Муха села на варенье, вот и все стихотворенье!»

– Я ведь уже извинилась за это ваше дурацкое варенье!

Девица рассердилась и широко распахнула глаза.

– Ы? – заботливо заглянул ей в лицо Ваня Пух.

– Ххххх… – длинно выдохнула пугливая дева и снова опала.

– И с такими-то нервами работать в средней школе?!

Малинин покрутил головой и пошел к шкафчику.

Там, кроме уже съеденного обоими лакомками варенья, на верхней полочке хранилась теткина аптечка со средствами первой медицинской помощи – зеленкой, валерианкой, нитроглицирином, активированным углем, стрептоцидом, бинтами, ватой и пластырем, а также стояли три аптечные бутылочки с делениями. В одной был нашатырь, в другой – медицинский спирт, а в третьей – разовая доза на редкость ядреного огуречного рассола. Последнюю бутылочку в аптечку добавил лично Малинин.

Ватка, пропитанная нашатырным спиртом, быстро оживила обморочную красавицу. Приподнявшись на локотках, она сделала попытку заглянуть за плечо Андрея.

– Но-но, не так быстро! – сказал он, вполне обоснованно предполагая возможность рецидива, и обернулся к медвежонку. – Ваня, не пугай хорошую девушку! Покажи-ка себя в лучшем виде! Давай, давай поработай!

Узнав команду, мишка потрусил в угол, куда Андрей впопыхах свалил его сценический реквизит.

– Ваня? – слабым голосом, с большим замедлением, повторила хорошая, но слабонервная и туповатая девушка. – А где Миша?

– Не волнуйся, сейчас все будут тутаньки! – Малинин посторонился, открывая ей вид на середину кухни: – Опаньки!

Ваня Пух, уже готовый к шоу, горделиво распрямился. Он зубасто улыбался, ибо точно знал, что несказанно хорош собою. На одном ухе у медвежонка болталась наспех нахлобученная шапка, с плеча свисала цветастая шаль с бахромой, а в лапах искристо поблескивала облупившимся лаком расписная балалайка.

Оля моргнула, как сова.

– Ой, вы, сени, мои сени! – на редкость немузыкально затянул Малинин.

Он широко развел руки, а затем соединил ладони со звуком, способным убить самую дюжую моль бесконтактно, одним акустическим ударом.

– Сени новые мои!

– Брынь! – с энтузиазмом сделал мишка.

Балалаечные струны затряслись, как балконные веревки, на которые с крыши упал пьяный кровельщик.

– Сени новые, кленовые! – с удовольствием, которое мог бы разделить с ним только глухонемой, распевался экс-подполковник Малинин. – Узор-ча-ты-ииииии!

Засмотревшись на своего аккомпаниатора, он отвернулся от девушки и спохватился только тогда, когда услышал негромкий деревянный стук затылка о дощатый пол:

– Ой!

– Брынь! – вновь ударил по струнам мишка, логично ожидая продолжения в виде обычного «вы сени, мои сени».

– Все, Ваня, все! Молодец, хватит!

Андрей снова побежал к шкафчику за нашатырем, но с полпути изменил свое намерение и сначала отвел в спальню мишку.

Вполне вознагражденный выданными ему за труды морковками и яблоками, Ваня Пух против временной изоляции нисколько не возражал. Это внушило его хозяину надежду на то, что теперь пугливая девица пробудет в сознании достаточно долго, чтобы успеть получить от него успокаивающие объяснения.

– Тебя как зовут-то? Напомни, а то я забыл, – игриво пощекотав изящный девичий носик нашатырной ваткой, попросил Малинин и посмотрел на часы.