– Это вы о чем? – насторожился Зайцев.

– Да все о том же, как ты выражаешься. Убийство назовем убийством, зверство – зверством. И так далее.

– И никакой поблажки? Ни малейшего снисхождения?

– А за какие такие заслуги тебе снисхождение положено? За то, что за эти десять лет ты никого не убил? Медаль тебе за это? Премию? Путевки в город Париж? Да? Света в ваших юных трепетных руках минут пять помирала. А ее мать – все эти десять лет. С утра до вечера. Каждый божий день. Все, нет больше у меня для тебя слов. Катись в камеру. Там уж тебя заждались.

– Насиловать будут?

– Зачем мне об этом думать? Разбирайтесь сами. Моя власть только в этом вот кабинете. Здесь тебя никто не обижает? Вот и хорошо. Будь здоров, дорогой. Главное, не кашляй.

Пафнутьев молча наблюдал, как конвоиры выводили Зайцева из кабинета. Тот задержался в дверях, хотел, видимо, еще что-то сказать, но нет, так ничего и не добавил.

Пафнутьев промолчал.

А утром следующего дня Павла вызвал к себе прокурор – Алексей Федорович со странной фамилией Простоватый. Человек он был неторопливый, немногословный, с небольшим животиком, голос никогда не повышал, ни за какие промашки своих подчиненных не отчитывал. Ногами опять же не топал, по столу кулаками не стучал, мог только иногда осуждающе протянуть вполголоса: «Ну, ты даешь, мил человек! Это ж додуматься надо. И что мне теперь с тобой делать?»

«Повышать», – отвечал провинившийся, понимая, что скромная шутка в этом вот прокурорском кабинете вполне позволительна.

«Да, видимо, придется повышать, – соглашался Алексей Федорович. – Только чуть попозже, ладно? Не в этом году».

– Присаживайся, Павел Николаевич, – пригласил прокурор Пафнутьева. – Разговор есть. Как жизнь-то протекает?

– Такое ощущение, Алексей Федорович, что она не столько протекает, сколько вытекает.

– Как из дырявого ведра? – с усмешкой полюбопытствовал прокурор.

– Примерно так, да.

– Это хорошо. – Такими словами прокурор обычно заканчивал небольшую разминку перед разговором важным, серьезным, тягостным.

– А что плохо?

– Есть и плохое. Оно всегда найдется. Согласен, Павел Николаевич?

– Мне ли этого не знать, – ответил Пафнутьев, маясь от неопределенности.

Он никак не мог сообразить, зачем его вызвал прокурор, на что намекает, куда клонит.

– Как твои убивцы? Заговорили? Дали признательные показания? Раскаялись, повинились в содеянном?

– А знаете, Алексей Федорович, как ни трудно в это поверить, но ведь действительно заговорили! Дали признательные показания. С оговорочками, с лукавыми оправданиями, объяснениями, но ведь раскололись!

– Значит, дожал ты их?

– Разговорил, Алексей Федорович!

– Так они готовы понести наказание?

– Не то чтобы понести наказание. К этому никогда никто не бывает готов. Но приговор выслушать им самое время.

– Это хорошо, – негромко проговорил прокурор, думая о чем-то своем.

Эту нотку в настроении Простоватого Пафнутьев уловил сразу и забеспокоился. Алексей Федорович слушал его как бы вполуха, не переставая размышлять о чем-то ином, гораздо более важном, нежели то, что говорил ему Пафнутьев.

– А вот скажи мне, Павел Николаевич, не лукавя, не таясь. Не заметил ли в своих подследственных перемен за последние три-четыре дня?

– О каких именно переменах речь, Алексей Федорович?

– Да как тебе сказать. Я имею в виду перемены в их поведении, в отношении к тебе и к твоим вопросам, к своему будущему, к предстоящему наказанию.

– Вы спрашиваете о последних нескольких днях?

– Да. Постарайтесь охватить трое-четверо суток.

– Докладываю. Я не задумывался о возможных переменах в поведении моих подследственных. Но сейчас, после ваших наводящих вопросов, могу сказать, что перемены действительно произошли.