– Я не помню. Монти должен знать. И Нед Хэнли.

– Это была серьезная проблема, как вам кажется?

– Врач велел ей… сбавить темп. Не слишком волноваться. Всякое такое. – Бартоломью посмотрел на них так, словно предчувствовал что-то. – Мне следует ее увидеть? – с запинкой спросил он.

– Нет, – быстро ответили оба.

Он выдохнул.

– Я не могу осознать это, – сказал он, медленно качая головой. – Совсем не могу это осознать. Я не могу в это поверить.

– Лучшее, что вы можете сделать, – заметил доктор Кармайкл, – это выпить таблетку и лечь спать. Вы абсолютно ничего больше не можете сделать.

– Ох. Понимаю. Ну, тогда ладно, – ответил Руперт, говоря словно бы наобум. – Но я лягу в постель, если вы не против.

Он взял таблетку, запил ее водой и откинулся назад, глядя прямо перед собой.

– Невероятно! – пробормотал он и закрыл глаза.

Аллейн и Кармайкл подождали пару минут. Руперт открыл глаза и выключил лампу у кровати. Они в замешательстве направились к двери.

– Спасибо, – сказал Руперт в темноте. – Доброй ночи.

В коридоре Кармайкл сказал:

– Очень странный вышел разговор.

– Да, весьма.

– Можно было почти уверенно сказать, что… то есть…

– Что?

– Что ему стало легче. Не поймите меня неправильно. Он испытал шок – я имею в виду это его поразительное извинение за оперу, которое я, признаться, не счел особенно впечатляющим, и его обморок. Пульс у него до сих пор неровный. Но его реакция, – повторил Кармайкл, – была странной, вы не находите?

– Люди склонны вести себя странно, когда слышат о смерти. Уверен, вы с этим сталкивались, разве нет? В этом же случае, мне кажется, присутствует чувство избавления.

– Избавления? От чего?

– Ну, – сказал Аллейн, – от трудной ситуации. От чрезвычайно сильной тревоги. От большого напряжения. Кто-то – кажется, это был Шоу – сказал, что после смерти даже самых близких и дорогих людей человек всегда испытывает чувство освобождения. И облегчения.

Кармайкл фыркнул и изучающе посмотрел на Аллейна.

– Вы не сказали ему, что это было убийство.

– Нет. Утром для этого будет достаточно времени. Пусть насладится пользой от таблетки Латтьенцо.

Доктор Кармайкл снова фыркнул.

Аллейн после вернулся к Трой, которая уже держала наготове фотоаппарат, кисть и тальк.

– Как себя чувствует этот мальчик? Как он воспринял новость?

– В целом хорошо. На удивление хорошо.

– Возможно, он исчерпал способность реагировать эмоционально. Он был на пределе своих сил в этом смысле.

– Может, и так. А ты – самая мудрая пушистая совушка, и тебе пора устраиваться на ночлег. Я ухожу, и похоже, это будет одна из тех ночей.

– О, как в том деле с Фоксом, Томпсоном и Бэйли?

– Не то слово. И когда хочется, чтобы ты была в своем лондонском гнездышке за тринадцать тысяч миль отсюда, – сказал Аллейн. – Но раз уж ты здесь, то лучше запрись на ключ, когда будешь ложиться.

– Я?! – недоверчиво воскликнула Трой. – Зачем?

– Чтобы мне пришлось тебя разбудить, – сказал Аллейн и ушел.

Он попросил Берта продолжить дежурство, пока он с доктором Кармайклом сходит в гостиную.

Доктор Кармайкл сказал:

– Но я не совсем понимаю… Ключ ведь у вас.

– Могут быть и другие ключи – у других людей. У Марии, например. Если Берт продолжит сидеть за ширмой, он увидит любого, кто попытается войти.

– Не могу представить, чтобы кто-то захотел вернуться туда. Даже убийца.

– Нет? А я могу, – возразил Аллейн.

Они спустились в гостиную.

Там сидело маленькое бледное трио оставшихся гостей: Хильда Дэнси, Сильвия Пэрри и Латтьенцо. Мистер Реес, как понял Аллейн, заперся в кабинете с Беном Руби и Хэнли. В гостиной лишь наполовину успели убрать предобеденный беспорядок, когда пришла страшная новость. Повсюду стояли бокалы из-под шампанского, полные окурков пепельницы и ведерки с растаявшим льдом. Камин прогорел до углей, и, когда Аллейн вошел, синьор Латтьенцо осторожно клал на них небольшое полено.