Я задрыгала ногами, пытаясь отогнать от себя мужика, который держал меня за бёдра.

– Уй ты ж... – вырвалось у него, когда моя пятка врезалась ему в лицо. Но попу мою не отпустил и вцепился в неё ещё крепче.

Безуспешно я цеплялась за форточку и тянулась к свободе. Попалась...

Цветочным извергом оказался мужик. Такой весь в доску приличный с виду.

– Ты как сюда залезла? – требовательно спросил хозяин квартиры, держа меня на этот раз за плечи.

«Как-как, не видно, что ли, что через окно?» – проворчала я про себя, а для мужика сделала самое жалобное лицо. Бровки домиком, глазки невинно-виноватые. Вдруг он сжалится и отпустит меня?

– В карманах что? – задали мне второй вопрос.

Я запустила руку в свою леопардовую прелесть и достала шуршащую конфету.

Мужик изогнул одну бровь.

– Остальное доставай! – потребовал он.

Когда все десять украденных помятых конфет вернулись к нему, он лично проверил мои карманы и убедился, что других его вещей при мне нет. Это изумило мужика ещё больше.

– И всё? Ты залезла на четвёртый этаж за конфетами? – поинтересовался он, сменив строгое выражение лица на крайне озадаченное.

Я всем своим видом изобразила раскаяние.

– Лет-то тебе сколько, сладкоежка?

– В-восемнадцать, – соврала я.

А про себя повторяла: «Только не в детдом. Только не в детдом...»

– Что-то не похоже, – усомнился мужик. – А на самом деле сколько?

– Шестнадцать, – наконец, призналась я.

– А родители твои знают, чем ты промышляешь?

Я вспомнила размытый образ папы, вечно пьяную маму и пожала плечами.

– Так… – он упёр руки в бока и задумался. – Что же мне с тобой делать?

– Не вызывайте, пожалуйста, милицию! – взмолилась я. – Хотите, я у вас дома буду цветок поливать и прибираться? Я даже кашу умею варить и рожки!

– Погоди-ка, а родители твои где? Допустим, я не стану сообщать в милицию. Но твоим родителям я обязан сообщить. Где ты живёшь?

– Мама с папой это… – я сглотнула, прежде чем произнести трудное для меня слово. – Умерли.

– Эй, – снова строго посмотрел на меня мужик. – Такими вещами не шутят!

– Меня дядя забрал, когда мама умерла. Спилась она. Два года уже как, – рассказала я.

– Не врёшь? К дяде тогда веди. Пусть знает, чем ты тут занимаешься вместо школы, – он протянул руку в сторону выхода.

– Не-не-не-не! Только не к дяде! – я представила, как этот с иголочки одетый дядечка наносит визит в гнёздышко, и поняла: тогда мне точно грозит детдом. Слёзы навернулись на глаза, и я завыла. – Не на-а-адо…

– Понятно, – вздохнул хозяин квартиры. – Значит, всё непросто у тебя.

– Угу, – закивала я, попутно всхлипывая.

– Сейчас поставлю чайник, и за чаем ты мне всё расскажешь, – сказал он. – Идёт?

Стыдно мне так стало: я чуть не обокрала его, а он мне предлагает попить чая.

– Прости-и-ите меня за конфеты… – жалобно протянула я и снова в слёзы.

– Да ладно, – махнул он рукой. – Я всё равно их не ем. Детям раздаю. Будем считать, что ты у меня в гостях.

Меня словно унесло на райские небеса. Я взаправду в гостях! Да и хозяин квартиры такой… Такой… Вроде не с обложки журнала, а смотришь на него – и готова молить его, чтобы приютил.

– Меня так давно не звали в гости… – пискнула я.

– Звать-то тебя как, гостья?

– Наташа. А вас?

– Константин. И давай на «ты». Мне и на работе «выканья» хватает.

Вскипел чайник. Мы сели пить чай. Я потихоньку таскала «Няшечек» со стола, а Костя прикусывал расколотыми в руке маковыми сушками.

«Няшечки» напомнили мне счастливые деньки из детства, когда я ложками доставала из пакета сухое молоко и рассасывала его. Тот же молочный вкус, только послаще и с мягкой карамелью. Конфетки укладывались в моём желудке приятным грузом, и я разомлела.