Удачно стряхнув с ноги маленького щенка, которого по невнимательности приняла за очередной мячик, я остановилась и замаскировалась под молодое дерево за тремя раскидистыми кустами, не помню какого растения. Как раз напротив вернувшейся к оживленному разговору парочки. Герды рядом с ними уже не было, очевидно, перепрятывала «клад», не собираясь делиться с хозяином. Девица что-то записывала на газете, изъятой из рук мужчины. Скорее всего, номер телефона. Затем порылась в сумочке и выудила кошелек. Почерпнутые из него купюры, достоинство которых определить не представилось возможным, вместе со свернутой в трубочку газетой перекочевали в руки пенсионера. Я предположила, что ее интересует наш вчерашний визит. В случае повторного появления мужичок за энную сумму обязался предоставить девице более подробные о нас сведения.

Не торопясь, пенсионер сунул деньги в карман, развернул газету, неслышно шевеля губами, прочитал запись и сунул газету под мышку. Затем, удовлетворенно кивнув девице, поправил на голове легкую кепочку и проводил девицу до красной иномарки, припаркованной у соседнего подъезда. Там они снова разговорились, но уже спокойно.

Когда на мое плечо легла чужая рука, я даже не пошевелилась, была готова к тому, что Наташка отыграется – не вся выговорилась. И тут подруга заговорила, душевно, с надломом, вот только не своим голосом:

– Дай тридцатку на пиво.

Я медленно развернулась к обладателю дрожащего баритона. Завораживающий голос! Молодой парень, лет двадцати семи-тридцати, не больше, довольно симпатичный, но с достаточно «уставшим» от ненормальной жизни лицом. Запущенная светлая щетина, темные, с каштановым отливом волосы под спортивной кепкой. Странная личность. Я вгляделась в него внимательней. Даже прищурилась, напрягая память. Нет, определенно, к числу моих знакомых он не принадлежал. Кажется, похож на какого-то киноактера. Может, это розыгрыш? Съемка скрытой камерой. На всякий случай я приветливо улыбнулась.

– Ну чё рот открыла? Тридцатку давай, а то сейчас крикну ишаку, что ты за ним следишь. – Жесткие пальцы сильнее сдавили мое плечо. Парня колотила крупная дрожь. Вместе с ним в свободной левой руке ходуном ходила барсетка из коричневой кожи. Разом забыв про скрытую камеру, я закрыла рот и деловито кивнула:

– «Ишак» – это тот крокодил, что рядом с красной иномаркой разговаривает? А почему он «ишак»?

– Потому что сволочь!

– Понятно. Слушай, у меня только полтинник, да и то в машине. Не разменяешь?

– Я разменяю! – непонятно откуда выскочила Наташка. – Ты что себя лапать позволяешь, а? – накинулась она на меня. – Гони полтинник, а то все мужу скажу. Он из твоего хахаля нарезку сделает. В вакуумной упаковке. Слушай, щетинообразное, у нее муж Хирург. Слыхал такую кликуху?

– Чё орешь? Больная, что ли? – попробовал идти в наступление вымогатель, но руку с моего плеча снял. Я оглянулась назад, но ни «ишака», ни девицы у дома уже не было. Однако красная иномарка по-прежнему стояла, пустая. Парень, очевидно, это тоже заметил и мигом поблек. В голосе прорывалось истинное страдание: – Ну хоть пятнадцать рублей дайте, люди вы, в конце концов, или нет. Плохо мне.

– Мы люди, – не раздумывая, согласилась Наташка, вставая рядом со мной плечом к плечу. – Только совершенно тебе чужие.

Незаметно для «страждущего» я слегка дернула подругу за ветровку.

– А раз так, то родные тебе люди нас не осудят, – сделала резкий поворот в своем выступлении Наташка, – поскольку тоже нас не знают. Так и быть, купим тебе пива за свой счет. – Парень скривился. – Но пить его будешь под мою проповедь о необходимости вести трезвый образ жизни. Может, подавишься и завяжешь. Мать спасибо скажет. Где тут у вас ближайшая палатка?