– Вот, внук! – обрадовался было я.

– Ну, он не родной мне.

Смущенно опускает глаза.

– Я дом на него переписала. Когда помру – он новый построит. Пока ездит, помогает. Он не здесь живет.

– А соседи?

– А что соседи? Они у нас знаешь какие? Богатые! Не здороваются. Я когда по прошлом годе картошку копала, пошла в магазин за хлебом. А картошка во дворе осталась сохнуть. Пришла – а у меня от кучи-то почти ничего и не осталось. Всю крупную забрали, а мелочь разбросали. Я бегом к соседям. Те знать ничего не знают. Ничего не слышали. Соседи… Но я хитрая. Я после последнего раза, как залезли, стала всем рассказывать, что милиция, когда последний раз приезжала, кнопку мне поставила. Чтобы меня караулить. Если кто снова полезет, я на кнопку нажму, и готово! Попались, голубчики!

И смеется…

– Все кругом знают, что я одна. В город поехала или в магазин ушла – заходи, бери что хочешь. Никому дела до нас нет. Страшно жить стало. Ой, страшно. А мы ведь раньше знаешь как жили? Двери не запирали. А сейчас? Ночью приедут – фарами по окнам светят: есть кто дома? Я шторы раздерну, они у меня такие, тяжелые крепдешиновые, ничего не видать, сяду на кровати, чтобы меня видно было. Дескать, жива еще. Не лезьте, Христа ради, подождите маленько! И молюсь: «Господи, помилуй!» И Господь милует.

Та, что постарше, которой девяносто один, слушала нас, слушала, а потом сказала:

– Хватит, Кондратьевна, человека пугать страхами своими. Бог да Христос! Ты чего, парень, пригорюнился-то? Жалко, что ли, тебе старух? Ты давай это брось! Знаешь, какая она, – и указывает на ту, что с яйцами, – знатная была, боевая!

Боевая смущенно смеется, прикрыв рот рукой.

– Она орден Красного Знамени в области получила. Знаменитая на весь район была! А я? У меня две книжки стихов вышло! В газете Елена Ивановна знаешь как меня хвалила?

Но я не успел узнать как – подходит автобус. И сфотографировать не успел. Только имена записал. Ту, что постарше и которая стихи пишет, зовут Нина Ивановна. А ту, что с орденом и неродным внуком, на которого она дом переписала, – Анна Андреевна.

Даже не знаю, с чего начать. Может быть, с того момента, когда по телевизору однажды увидел передачу о святителе Спиридоне Тримифунтском, – и сердце разгорелось любовью к нему, и возникло такое удивительное чувство духовной близости, когда реально понимаешь: святой действительно рядом, и кажется, что чего ни попросишь у него сейчас – все исполнится. Я пошел на кухню, подальше от всех, и стоял перед Казанской иконой Божией Матери и вслушивался в себя и думал, о чем просить. Вспомнил, что у святителя Спиридона просят об обретении собственного жилья… но как-то совестно было об этом просить. Хотелось другого, большего. И я просил о спасении, о жизни доброй по Богу… И еще, помню, дерзнул попросить: отче Спиридоне, если меня переведут служить куда-нибудь в другое место из города, пожалуйста, если это возможно и полезно для меня, – пусть это будет Бахчисарайский район, поближе к пещерным монастырям, к любимому моему княжеству Феодоро́. Ну, так как-то…

И вот тут надо сказать, что собственного жилья у нас не было. То есть в Симферополе я родился и вырос, здесь живут мои родители в двухкомнатной хрущевке; и мы с Леной, а потом и с дочкой старшей, какое-то время жили с ними тоже, но в конце концов решили, что надо жить отдельно. Словом, своего жилья у нас не было и не предвиделось в силу недостатка личных средств и каких бы то ни было перспектив помощи со стороны. Так что на момент повествования мы уже лет пятнадцать снимали жилье, и та квартира, в которой мы жили последние пять лет, была для нас третьей по счету. Впрочем, я, если честно, к этому почти привык, а вот жена сильно переживала и сетовала по поводу нашего «бомжевания».