Она вспомнила все, что рассказала ей Рут ван Райдок: переживания Кэрри-Луизы из-за невозможности иметь детей, удочерение Пиппы, нежданная беременность… «Такое часто случается, – сказал ей доктор. – Напряжение спадает, и природа делает свое дело». Он еще добавил, что обычно в таких случаях приемному ребенку приходится нелегко. Но в данном случае ничего подобного не было. Гулбрандсен и его жена обожали маленькую Пиппу. Она завоевала их сердца, и они не могли отодвинуть ее на второй план. Гулбрандсен уже имел детей, и в отцовстве для него не было ничего нового. Кэрри-Луиза, удочерив Пиппу, утолила жажду материнства. Ее беременность протекала с осложнениями, а роды были трудными и продолжительными. Вероятно, Кэрри-Луиза, всегда избегавшая столкновения с реальностью, не слишком обрадовалась близкому знакомству с ней.

Итак, в их семье росли две дочери: одна – прелестная и занятная, вторая – некрасивая и не очень развитая. Что, по мнению мисс Марпл, было вполне естественно. Удочеряя девочку, бездетные супруги всегда стараются выбрать как можно более красивую. И хотя Милдред, при счастливом стечении обстоятельств, могла пойти в Мартинов, которые породили красивую Рут и грациозную Кэрри-Луизу, судьбе было угодно, чтобы она пошла в Гулбрандсенов – крупных, коренастых и откровенно некрасивых.

Кроме того, Кэрри-Луиза прилагала все усилия, чтобы не дать приемному ребенку почувствовать незавидность своего положения, чрезмерно баловала ее – порой в ущерб Милдред.

Пиппа вышла замуж и уехала в Италию, и в течение некоторого времени Милдред была единственным ребенком в семье. Однако Пиппа вскоре умерла, Кэрри-Луиза взяла на воспитание ее дочь, и Милдред снова оказалась в тени. Затем Кэрри-Луиза вновь вышла замуж, и в Стоунигейтсе появились братья Ристарик. В 1934 году Милдред вышла замуж за каноника Стрита, собирателя древностей, который был на десять или пятнадцать лет старше ее, и переехала на юг Англии. Вроде бы она была счастлива – но как дело обстояло в действительности, никто не знал. Детей у них не было. И вот теперь она вернулась в Стоунигейтс, где выросла. И опять, думала мисс Марпл, не была здесь счастлива.

Джина, Стивен, Уолли, Милдред, мисс Бельвер привыкли к установленному порядку и никогда не нарушали его. Льюис Серроколд, идеалист, беззаветно преданный своему делу, способный воплощать свои идеалы в жизнь, был, несомненно, счастлив. Ни в ком из них мисс Марпл не находила ничего такого, что могло бы внушить тревогу – тревогу, которую чувствовала Рут. Кэрри-Луиза, находившаяся в центре водоворота, казалась спокойной и отстраненной – какой была всегда. Что же в атмосфере этого дома так настораживало Рут? Испытывала ли она, Джейн Марпл, такое же беспокойство?

А ведь еще существовали внешние участники водоворота: специалист по трудотерапии, преподаватели – серьезные, безобидные молодые люди – самоуверенный доктор Маверик, трое розовощеких малолетних преступников с невинными глазами, Эдгар Лоусон…

И в этот момент, прежде чем погрузиться в сон, мисс Марпл вдруг подумала, что Эдгар напоминает ей о ком-то или о чем-то. Было в нем что-то немного неестественное – а может быть, и не немного. Лоусон был каким-то неприспособленным. Но каким образом это могло касаться Кэрри-Луизы?

Мисс Марпл мысленно покачала головой. Ее тревожило нечто значительно большее, нежели это.

На следующее утро, стараясь не привлекать к себе внимание хозяйки дома, мисс Марпл вышла в сад. Его состояние привело ее в уныние. Некогда это было амбициозное достижение садового искусства: пышные кусты рододендронов, покатые склоны лужаек, ровные ряды травянистых растений, аккуратно простриженные зеленые изгороди вокруг клумб с розами, цветы среди травы, тянувшиеся к солнцу… Теперь же все пребывало в запустении: неровно выкошенные лужайки, заросшие сорняками клумбы, покрытые мхом дорожки, цветы, с трудом пробивавшиеся сквозь разросшуюся траву. Правда, кухонный сад, окруженный стеной из красного кирпича, выглядел вполне ухоженным. Вероятно, за ним следили потому, что он имел утилитарное значение. Кроме того, бо́льшая часть территории, на которой прежде располагались лужайка и цветник, была теперь отгорожена, и ее занимали теннисные корты и площадка для боулинга.