Он взял ее за подбородок.
– Я давно догадался, что твой отставной майор годится лишь на то, чтобы клепать тебе твоих славных карапузов. И ни на что иное… На истинный праздник плоти он просто не способен. Он не способен сделать так, чтобы ты кричала от страсти и кончала под ним, словно дикая кошка. Молчишь? Я знаю, что это так.
– Но он любит меня, – со слезами в голосе протестовала она, мотая головой.
– Угу, а ты до сих пор любишь меня.
– Да, люблю! И ты знаешь это…
– А меня? Меня ты тоже любишь? – раздался голос Виктора, недалеко от кровати.
Глафира вытаращила глаза и увидела, что к ним с Владимиром присоединился Виктор. Как и Владимир, он тоже был в маске.
Глаша дернулась всем телом, в попытке, освободиться из рук Владимира.
– Хватит! Прекратите все ваши игры… Я не хочу! Я так не буду.
– Будешь и хочешь… – спокойно произнес Владимир. – В прежней жизни ты любила l'amour à trois[3]. Разве нет? Ты и в борделе иногда занималась этим. Подставляла свои прелести сразу двум умелым кобелям.
Глафира соскочила с кровати. Глаза ее сверкали от слез, подбородок дрожал. Разлохмаченные волосы неровными локонами спускались на высокие белоснежные груди.
– Я ухожу, – гневно объявила она. – Сделайте так, чтобы я проснулась. А если я не сплю, то освободите меня от этого кошмара наяву.
– Успеешь еще вернуться к своему храброму майору, – фыркнул Владимир. – Бьюсь об заклад, что на поле брани он наверняка бывал куда более решителен, нежели в вашей с ним спальне.
И оба мужчины негромко рассмеялись.
В фамильном особняке Мельниковых, в спальне Глафиры, тоже горело множество свечей. Глаша крепко спала. Прислуга на время оставила её в покое. Внезапно крепкий сон нашей героини стал тревожным. Она принялась что-то бормотать, всхлипывать и стонать. Зрачки, прикрытые длинными ресницами, быстро двигались во сне. Казалось, что женщине грезится нечто ужасное. Какой-то кошмар.
– Как же здесь натоплено, – раздался голос Виктора из темного угла спальни. – Не мудрено от такой духоты увидеть и чёрта в лесу, – он хмыкнул.
Демон встал из плюшевого кресла и подошел к кровати Глафиры. Он долгим взглядом всматривался в ее бледные черты, искаженные страданиями. Смотрел и хмурился.
– Боже, какая же вам снится пошлость, дорогая моя Глафира Сергеевна, – удрученно произнес он. – Это ведь не мой сон, и не сон Владимира. Это, моя дорогая, именно – ВАШ сон. Это-то как раз и печально.
Он вновь вздохнул и отлетел к окну.
– Что же творится в вашей душе, если вам снится подобная дребедень? Хотя, женские сны бывают весьма непредсказуемы. Если бы вы знали, какие сны иногда видят монашки… Oh mein Gott, – Виктор хохотнул. – Им, от долгого воздержания и усмирения молодой плоти, иногда грезятся такие замечательные оргии, которые не мстятся даже куртизанкам в борделях. Я люблю иногда наблюдать за их снами. В яви посмотришь на иную – она от образов и молитв не отходит. Аж посинеет вся от долгого стояния на коленях. А ночью этой тихоне такое привидится, что всем чертям в округе станет тошно.
Он помолчал, глядя в темное окно, за которым наступили ранние сумерки.
– Что же мне с вами делать? – он вздохнул. – Экая вульгарность… Неужели вы полагаете, что после нашего полёта и моего объяснения с вами; после ужина под музыку великого Бетховена; и гуляний по брегу моря, названного вашим именем; после Альбинони; после всех моих слов – я смог бы опуститься до того, чтобы пригласить в злополучную баньку Володьку-несмышленыша, и вместе с ним… С ним!!! – демон покачал головой. – Предаться разврату и овладеть вами самым некрасивым и скотским образом? Да? Да? Правда? – горькая усмешка тронула губы Виктора. – Нет, то, что вам сейчас снится, это, конечно, потрясающе и слишком заманчиво… И ранее я всегда делал так. Я был в телах многих мужчин, которые овладевали вами. Тогда, но не сейчас. То, что происходит сейчас в вашем сне, не имеет ко мне ровно никакого отношения. Да и, по правде говоря, к вашему любовнику Махневу тоже. То, что сейчас грезится вам, как ни печально, принадлежит лишь только вам одной. Вашей душе.