– Нет, мне, чтоб меня ругали, не хочется. Не люблю я этого, когда меня ругают. Особенно начальство. Но всё равно, что-то тут не то.

– А что?

«Ну, теперь он застрянет, как обожравшийся ишак в узкой щели. Однако дело плохо. Значит, нельзя мне сегодня к тому коридору, где моё солнышко меня ждать будет, даже близко подходить. Обязательно кто-нибудь сторожить будет, чтоб донести. А ОНА ведь меня ждать будет! О Аллах, почему же ты допустил эту несправедливость?! Почему…»

– Не сбивай меня. Раз ты меня не ругаешь, значит, о чём-то думаешь. О чём? Почему не говоришь?

«Ага. Так я тебе и признался, подписав приговор и себе, и, что в тысячу раз важнее, ЕЙ. Казнить её, наверное, не казнят, но наказать могут жестоко. Уж что-что, а навыдумывать о НЕЙ разных ужасов эти гаремные змеюки смогут. Им ведь нечего делать, как строить друг против друга козни».

– Знаешь ли, Мехмед, не каждую мысль стоит высказывать вслух. Ты согласен?

– Ээээ… ну… да! Конечно. Согласен.

– Тогда зачем спрашиваешь?

«Решено. Никуда сегодня я не иду. Точнее, иду в казарму и заваливаюсь дрыхнуть, спал ведь в последнее время совсем ничего. НО ОНА ЖЕ БУДЕТ ЖДАТЬ!!! Да и какой там сон, если не смогу увидеть ЕЁ! Аллах, милостивый и милосердный, вразуми, что мне делать! Не задумываясь отдал бы за неё жизнь, пусть бы всё оставшееся время мне пришлось мучиться в аду с самоубийцами…»

– Ээээ… ты меня опять сбил!

– Куда?

«ОНА ведь так здесь страдает, бедняжечка. Если не приду, не успокою, страдать будет ещё больше. Плохо ей, очень плохо, горлинке трепетной. АЛЛАХ, что же делать!»

– Прекрати надо мной издеваться!

– Тише! Успокойся, Мехмед. Здесь нельзя орать. И не издеваюсь я над тобой. А, наоборот, честно отвечаю на твои вопросы. Заметь, на все вопросы. Это ты на меня обиды высказываешь, что я к тебе НЕ цепляюсь. Я совсем запутался, так тебе надо, чтоб я к тебе цеплялся, или наоборот?

«Наверняка кто-нибудь уже заметил неладное. Аллах, в чём может быть неладное, если мне предусмотрительно отчекрыжили всё, чем мог бы я грешить?! В чём, дай знать, будет моя вина, если я успокою и утешу словами невинную девушку, совсем ещё дитя? В ЧЁМ, АЛЛАХ?!!!»

– Я… я… запутался, я… не знаю… – жалобным тоном проблеял Мехмед.

«Только хлопот с этим ишаком мне и не хватало!»

– Неудивительно, что ты запутался. Тяжёлые времена настали. Вон, дети шайтана, казаки, нашу крепость захватили. И слухи пошли, что не одну. Крымский хан взбунтовался против государя государей. Повелитель правоверных, чья мощь несокрушима, никак не может окончательно разбить персов. Умнейшие люди Стамбула, валиде-ханум и великий визирь, ходят слухи, рассорились окончательно. А когда выясняют отношения ТАКИЕ люди, жди беды.

– Я тоже про это слышал. Только не пойму, какая беда нам от этого может быть? До великого визиря и валиде-ханум нам как…

– Далеко.

– Ээээ… да, далеко. В Персию или против казаков нас не пошлют. Чего нам бояться?

– Беда приходит оттуда, откуда её не ждёшь. Оглянуться не успеешь, а она уже здесь, бьёт тебя ятаганом по самому больному месту.

– Так у нас же этих… больных мест… нет.

– Я имел для тебя в виду голову.

– Да-а? А почему? У меня голова никогда не болит. Не болела совсем, даже когда я ею в стену с разбега врезался.

Расул тяжело вздохнул.

«Воистину, если Аллах желает кого-то наказать, он лишает его разума. Впрочем, много мне счастья от моего ума?»

– Тогда хорошо. Если голова, или там ещё что-нибудь, не болит, это очень хорошо. И на посту нам, как мне кажется, осталось стоять всего ничего. Скоро уже нас сменят.