Очутившись дома, залез в холодильник и обнаружил, что в нем опять как-то пустовато. Надо завтра, после посещения общества книголюбов, затариться. Поужинав тем, что нашел, я принял душ и завалился спать. Мне снилась девушка, поднимающаяся по ступенькам бесконечной лестницы.

Утром из директорской приемной я позвонил Вершковой на работу и сказал, чтобы девчонки привозили свои эскизы. Договорились на понедельник днем. Я решил сделать еще один звонок. На этот раз – в общежитие. Мне очень хотелось позвать к аппарату Наташу, но я попросил – комендантшу. Вахтер поворчал, поворчал, но сходил за ней. Через пару минут в трубке отозвалась Груня.

– Привет! – сказал я. – Это Данилов!

– О, приветик, Саш! Какими судьбами?

– Да вот хочу узнать, Петюня – шофер – все еще живет в общаге?

– Живет. Куда ему деваться?

– Тогда я заскочу к нему вечерком. Калым для него имеется.

– Только – к нему?

– Не только.

– Понятно, к своей зазнобе…

– Так оно и есть…

– Ну заглядывай!.. Я скажу Петровичу, чтобы пропустил.

– Большое спасибо, Аграфена Юльевна!

– Паси, да пораньше пригоняй…

Положив трубку, я отправился вести урок. Он как раз был у восьмого «Г». Когда прозвенел звонок на перемену, я сказал Альке и Толику, что прошу их поехать со мною, посмотреть и отобрать книги для нашей клубной библиотеки. У пацанят загорелись глаза. Я провел еще один урок. Семиклашки под моим присмотром побросали мяч через сетку. Когда началась большая перемена, пошел в учительскую, чтобы вернуть классный журнал седьмого «А», как вдруг из приемной выглянула Раечка и сказала мне:

– Товарищ Данилов, вас к телефону!

Кто бы это мог быть? Я зашел в приемную.

– Я – в столовую, – сообщила мне секретарша. – Будете уходить, плотнее притворите дверь.

– Обязательно! – заверил я и взял трубку, которая лежала на столе.

– Слушаю!

– Здравствуй, Саша! – раздался в наушнике голос моей бывшей.

– Привет!

– Ты обещал позвонить, но я так и не дождалась твоего ответа.

– Мои ученики согласились принять участие в твоих опытах, – проговорил я понизив голос и прикрывая рукой динамик, – но только потому, что они понятия не имеют, что их ждет.

– Замечательно! – обрадовалась Илга. – Почему же ты не позвонил мне?

– Потому, что я против.

– Это не имеет значения.

– Имеет. Потому, что я не позволю ставить опыты над детьми, согласие родителей которых не получено.

– Это не тебе решать.

– Мне.

– Ты не понимаешь, против чего идешь!

– Понимаю, – сказал я. – На следующей неделе созову родительское собрание. У тебя есть шанс самой выступить перед родителями и объяснить всю важность проводимого эксперимента. Если сумеешь им втолковать – тогда ребята твои.

– Хорошо, я попытаюсь согласовать твое предложение.

– И советую говорить правду. Советский человек имеет право знать все, как есть.

– Сообщи мне дату и время.

– Сообщу.

На этом наш разговор закончился. Интересно, доложит ли бывшая о моем демарше своему руководству? И вообще, чего она со мною возится? Я же явно ей мешаю… Не остывшее чувство? А у меня к ней? Не знаю. Бесит – это да. Особенно своими парапсихологическими фокусами. Однако глубокие чувства сразу не проходят. Тем не менее, сейчас я ее воспринимаю скорее как своего противника. Раньше мне было безразлично, чем Илга занимается. Может быть любопытно, но и только.

Положив трубку, я вышел из приемной, плотно притворив дверь. Отправился в столовку, похлебать борща и пожевать макарон с гуляшом. Подсел к Карлу, мы с ним переговорили о наших киношных делах. Вернее – об их киношных делах, потому что я немного самоустранился по причине своей загруженности. Так что товарищ мой проинформировал о том, что репетиции идут полным ходом, девчонки со швейки уже над костюмами кумекают. Алька и другие школьные художники делают эскизы декораций, а на уроках труда изготавливают реквизит. Вслух этого Рунге не сказал, но в контексте прозвучало: «Нужны деньги, друг Данилов!»