– Подъедешь сюда к двум.

«Два часа на обед, – подумал Митч. – Это больше шестисот долларов. На ветер!»

Клуб «Манхэттен» занимал последний, десятый, этаж здания, которое в начале пятидесятых было целиком заселено какими-то конторами. Толар окрестил его развалиной, но не преминул сообщить Митчу, что клуб известен в городе дорогим рестораном и изысканной кухней. Доступ в него был открыт только белым мужчинам, обстановка была роскошной. Знатные обеды для знатных людей: банкиров, юристов, чиновников высокого ранга, антрепренеров, немногих политиков и горстки аристократов. Позолоченный изнутри лифт без остановок промчался через покинутые конторами этажи и замер на элегантно отделанном последнем. Представительный метрдотель обратился к спутнику Митча по имени, осведомился о здоровье Оливера Ламберта и Натана Лока, выразил сочувствие по поводу гибели Козински и Ходжа. Эйвери поблагодарил и представил ему нового члена фирмы. Лучший столик ждал их в углу. Безупречно вышколенный черный официант, Эллис, предложил гостям меню.

– В фирме не разрешается принимать спиртное во время обеда, – заметил Эйвери, открывая меню.

– Я и не пью во время обеда.

– Вот и хорошо. Что будешь?

– Чай со льдом.

– Чай со льдом для моего друга, – обратился Эйвери к официанту, – а мне сухой мартини, и положи туда три оливки.

Митч прикусил язык и ухмыльнулся, прикрывшись меню.

– Слишком много у нас всяких правил, – пробормотал Эйвери.

За первым мартини последовал второй, но на этом Толар остановился. Он сделал заказ за обоих: какая-то жаренная на огне рыба, блюдо дня. Ему приходится следить за своим весом, объяснил он Митчу. Помимо прочего, добавил Эйвери, он ежедневно ходит в спортивный клуб, свой собственный клуб. Почему бы Митчу не прийти как-нибудь и не попотеть вместе? Как-нибудь после экзамена, а? После этого Митч отвечал на его стандартные вопросы о футболе, с излишней скромностью умаляя свои достижения.

В свою очередь, Митч спросил его о детях. Эйвери ответил, что они живут вместе с их матерью.

Рыба оказалась сыроватой, а картофель был просто недопечен. Митч ковырял вилкой в салате и слушал рассуждения своего патрона о других обедающих в зале. Вон за тем большим столом сидит мэр с каким-то японцем. За соседним столиком – один из банкиров фирмы. Там дальше – кое-кто из коллег по профессии. Митч заметил, что ели все увлеченно и в то же время со значимостью, как, собственно, и должны такие люди есть. Атмосфера была самая что ни на есть пуританская. По словам Эйвери, выходило, что каждый из обедающих являлся весьма важной персоной как в своем деле, так и в городе. Эйвери был здесь дома.

Они оба отказались от десерта и заказали кофе. Митч должен быть на своем месте не позже девяти часов утра, объяснял ему Толар, раскуривая длинную, тонкую, золотистого цвета, сигару. Секретарши приходят к восьми тридцати. Заканчивается рабочий день в пять часов пополудни, но никто не работает по восемь часов ежедневно. Он сам, например, приходит к восьми и редко уходит раньше шести. Он может позволить себе вписывать в счета по двенадцать часов каждый день, вне зависимости от того, сколько часов фактически был занят работой. Пять дней в неделю по двенадцать часов. По триста долларов час. В течение пятидесяти недель. Девятьсот тысяч долларов в год. Такова его норма. Правда, в прошлом году из-за обстоятельств личного характера он дотянул только до семисот. Фирму не волнует, придет Митч в шесть утра или только в девять, если работа, порученная ему, будет сделана.