Если рыба залеживалась, ее перерабатывали и консервировали. Ну, скажите: разве это не логично? Благо, консервный завод, с территории которого нестерпимо несет рыбной тухлятиной, расположен всего-то через железный забор от «холодильника». Но речь сейчас не о нем.

Хотя почему же? Хладокомбинат и консервный завод, как и почти все более-менее стоящие предприятия города, принадлежали олигархическому клану Хаппоненов. Складами владел Хаппонен-средний. Сетью продуктовых гипермаркетов «Копеечка» – Хаппонен-старший, а консервным заводиком – Хаппонен-младший.

Горбатиться же на складах приходилось таким как Тарья и Веннике. Веннике до второй беременности работала уборщицей в одном из магазинов Хаппонена-старшего. Каждый день намывала пол и полки до блеска. Особенно тяжело было убираться в весенне-осеннюю распутицу и в зимние оттепели. Но вот Веннике ушла в декрет, и ей стало легче, хотя в непогоду Веннике по-прежнему чувствовала себя неважно. Зато теперь Тарье пришлось работать больше, чтобы прокормить жену, ребенка и зародыша в животе Веннике. Приходя на работу в огромные холодильные камеры, он первым делом думал, что ему сегодня нужно прикупить к ужину. Потому что им на комбинате товары отпускали со скидкой.

Оттаскав тяжести на работе, он с полными пакетами продуктов шел домой. По пути он задавал себе один вопрос: «Долго мне еще переть это всё на себе?»

Перед сном Тарья садился в кресло и прислушивался к окружающему миру, к шумам и помехам внутри и вне себя. Ему казалось, что сердце у него, Тарьи, в последнее время что-то барахлит. Впрочем, это могло только казаться, – уж больно внимательно прислушивался Тарья к своему сердцу.

Сантехник Каакко Сантари тоже прислушивался. Но не ко мне, а к стояку. Сантехник Каакко Сантари – красивый парень. Но раньше, когда он только устроился работать в местный ЖЭК, а может, в ДЭЗ, – он был еще красивее. Голубые-голубые водянистые глаза, светлые волнистые волосы и белая кожа, ямочки на щеках. На приветливую улыбку Каакко жильцы не могли нарадоваться. Его просто обожали пожилые домохозяйки и молодые наивные невестушки, которые по своей неопытности возьмутся что-нибудь стирать или готовить, да так напортачат, что чуть весь мир не погубят.

Тут уж домохозяйкам ничего не оставалось, как плакать и звать на помощь Каакко. И Каакко Сантари всегда приходил. Его приветливый нрав и жизнерадостный характер буквально спасали этот мир. На возгласы и причитания домохозяек – мол, что теперь делать и как теперь быть, – Каакко отвечал: «Не каркай, дурра» или «Как на-каак-кал, так и шмякал». Такие у него были присказки-шутки.

Но постепенно в этой затхлой атмосфере и сам Каакко Сантари начал сдаваться и загибаться. Он просто погибал на глазах, и некому было ему помочь. Некому спасти и найти другую работу. Протянуть руку помощи утопающему в прямом и переносном смысле. Сантехники в этом городе скопом шли ко дну, все больше и больше хлебая горькую и затхлую водицу. Уже и из горла, как из шланга.

Однажды Каакко пришел ко мне и сказал, что сантехники берут на себя вину всех. Берут на себя чужие грехи. Что они члены мистического Братства сантехников, что ковыряются в помоях в стояках обычных семей. Разгребают клоаку. Накопившийся отстой в отстойниках. В тухлой ложной семейной жизни без радости. В суете сует с постоянным мытьем посуды и полов.

– Значит, ты поэтому ублажаешь домохозяек? – Я иронично скользнул глазами по сантехнику.

– Да, я их радую. – Каакко взял со стола пустую рюмку и, морщась, посмотрел внутрь: мол, плесни-ка мне еще затхлой мутной водицы. – Их спасаю, а сам – с улыбкой на лице иду ко дну.